И с тех пор каждый год покрывала Мелинда воды болота живым ковром из белых цветов, посылая на волю весточку, что жива, что все там у них хорошо, и родную землю любит она по-прежнему... А графиня все никак не могла наглядеться на прекрасные цветы - на внучат своих, плакала оттого, что не увидит больше белого света ее милая доченька, и радовалась, что жива она все же и где-то там, под водою, протекает ее новая и неведомая людям жизнь...
****
- Вот такая история.
Скучун замолк и швырнул в болотце камушек. Тот плюхнулся, разогнав ряску, которая тут же сомкнулась снова.
- Ужасно грустная история! - всхлипнула Ксюн, глотая слезы, которые двумя неровными полосочками, блестевшими на закатном солнце, стекали по ее щекам.
Кутора лежала ничком, уткнувшись в траву. Кукой все никак не решался погладить ее по головке и мыкался рядом...
- Да-а-а... - покачал головой Старый Урч. - Ты хочешь сказать, Скучун, что эта коряга, лежащая перед нами, и есть водяной?
- Не исключено... А испытывать, он ли на самом деле, пожалуй, не стоит.
- Скучуша! - Елена Петровна обняла его и, прижав к груди, слегка покачивала как младенца. - Защитник ты мой! - Она поцеловала его в зеленую макушку и, слегка отстранив, заглянула в глаза. - Ты ведь и Ксюна моего защитишь так же, как меня сейчас, правда?
- Правда, - очень серьезно и твердо произнес Скучун.
Ксюн взглянула на него с удивлением: никогда раньше она не слыхала в его голосе таких решительных интонаций...
Глава VII
- Скуч, - спросила Ксюн, в первый раз называя его так, по-домашнему, - а откуда ты знаешь эту легенду?
- Все очень просто - книгохранилище. Я ведь там зачитывался взахлеб и прочел массу старинных легенд и сказаний.
- И ты все их запомнил?
- Ты ведь знаешь: когда я болел, то все накопленное в памяти мучило меня, мешалось и путалось. А после того таинственного особняка с орхидеями, где ты нашла меня, все ожило вновь, но каждая книжка, легенда или история легла на свое место, будто на полочку...
- Скучун, а по-честному, ты никого в этом особняке не встретил?
- М-м-м... - Мы после об этом поговорим, ладно? У нас ведь сейчас очень важное дело, правда, бабушка Лена?
- Ты о кувшинке?
- Ну да. Нам надо умудриться сорвать ее так, чтобы водяной в воду не утащил...- При этих словах Скучун деланно рассмеялся, однако вид у него был не самый веселый. - Погодите-ка! - оживился он, - неужели эти цветы растут только здесь, в Ведьмином колодце?.. Название-то какое дурацкое! Что скажешь, Кукой?
- Лично я, - отозвался Кукой, - на такие бирюльки вообще не обращаю внимания: цветочки там, звездочки всякие! - Он страшно воображал перед Куторой. - Вот у меня в лесу есть приятель, Лопатоног, эдакий сентиментальный хлюпик - так ему только такое и подавай, а меня уж увольте... ой! Легок на помине...
Мимо честной компании с диким топотом пронеслось какое-то невообразимое создание и сгинуло сию минуту в кустах ежевики.
- Эй, Лопатоног, стой, да вернись, тебе говорю, это я, Кукой!
Кусты, чей покой был нарушен так бесцеремонно, просто тряслись от возмущения. Однако тут же их вновь смяли чьи-то лапы, затем в зарослях показалась совершенно гладкая напуганная физиономия с ушами, торчащими точно окаменевшие блинчики!
На вновь явившемся существе не было ни шерстинки, ни волосиночки, - только кожа да кости: на голове преглупо топырились уже упомянутые желтые уши, но самыми интересными оказались даже не уши, а лапы. Совершеннейшие две лопаты в натуральную величину - ну просто мечта огородника! И это при весьма хиловатом туловище размером не больше кролика...
Прыжок, второй - и Лопатоног присоединился к нашим друзьям.
- Вы, кажется, отдыхаете? Ой, а я и не поздоровался, - сконфузился он и покраснел с головы до пят. Лопатоног, надо заметить, был жертвой собственной душевной раздвоенности. Он носился по лесу, томимый вечно неутоленной жаждой общения, но едва найдя собеседника, немедленно тушевался, краснел и улепетывал от него со всех ног, страшно топая и утирая безутешные слезы. И все это из-за глупой его неуверенности в себе, боязни показаться смешным и нелепым...
- Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее существо! - Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой. - Послушай, ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?
- Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей, а в нем их - тьма-тьмущая...
- Как же я позабыла! - сокрушалась Елена Петровна. - Ведь я же и вела вас к ручью... Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась...
Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и все хорошо по-прежнему...
- Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся! - Ксюн помогла бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели...
За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока, пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых невозможно было глаз отвести!
- Ну вот и слава Богу! - Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать. Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила своих спутников. - Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя - мы ушли далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь магическая сила - только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени: пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.
- А разве нельзя без одолень-травы? - спросил Скучун.
- Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы, идет с тайной целью чью-то душу спасти - несдобровать! - Бабушка Елена любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.