— Но они же, надо думать, имели в виду не слепое подражание Европе и не таких бездумных подражателей.
Шок у аспиранта, кажется, прошел. Выражение лица было по-прежнему напряженное, но теперь он не только слушал Викентия Викентьевича, а даже вот и поддерживал разговор.
— Это верно, не слепое подражание. Но идущий вослед, вольно или невольно, копирует идущего впереди, вольно или невольно подражает ему. Вот против этого и выступили славянофилы. Они считали, что у России — своя дорога и русский народ может и должен играть самостоятельную роль в общем историческом процессе. От пересадки на русскую почву иноземной культуры мы можем потерять свое лицо, и надо будить национальное самосознание, развивать самобытное, на самородном, как они говорили, корне процветающее искусство… Скажите, что тут плохого, за что их надо ставить к позорному столбу?
— Но ведь от национального самосознания недалеко и до сознания своей национальной исключительности…
«Ого-го! Парень-то, оказывается, не считает себя лежачим, вон в какие теоретические выси воспарил».
— Ставя Россию над Европой, обосабливая, отрывая ее от культуры европейских народов…
— Ложь и клевета, молодой человек! — не дав договорить своему собеседнику, хлопнул ладонью по столу Викентий Викентьевич. Правда, тут же ругнув себя за неприличную для его возраста горячность, он постарался, насколько возможно, смягчить свою резкость. — Это не в ваш адрес, как вы понимаете. Такое утверждение давно уже гуляет по многим статьям и монографиям и считается как бы уже вполне доказанным. На поверку же это не более и не менее как поклеп, всё то же вымазывание дегтем… Опять не буду пересказывать, а процитирую первоисточник.
Викентий Викентьевич взял знакомый томик в полукоже, легко нашел хорошо известное ему место. Аспирант опять на глазах поскромнел, опять ужался в кресле.
— Много сделал наш старый сосед Запад на поприще науки и искусства, изумительные, титанические работы уже совершены им. Россия признает это, как и всегда признавала. И сохрани нас боже от умаления заслуг другого! Это — худое чувство; в нем выражается внутреннее сознание собственной несостоятельности. Россия чужда этому чувству и свободно отдает всю справедливость Западу…
Викентий Викентьевич сделал небольшую паузу, спросил:
— Уж не это ли называется ставить себя над кем-то? — И, не дожидаясь ответа, продолжал: — Но отдавая справедливость Западу, она не отказывается от собственного взгляда… Что скажут западным народам их покорные подражатели? Западные народы не имеют никакой нужды в собственном бледном списке. Им нужен народ, который скажет им свое слово, для них новое… Россия уже полтораста лет исполняла относительно Запада роль переписчика и рабского переводчика на свой язык. Думаем, что у России есть что сказать человечеству в свой черед, что у нее есть свое слово.
Аспирант подавленно молчал. Похоже, был побит последний из имевшихся у него козырей.
— Нам с вами остается только добавить, что дальнейший ход истории блистательно подтвердил это пророчество: Россия в свой черед сказала свое слово, и сказала новое для Запада слово!
Считая вопрос исчерпанным, Викентий Викентьевич захлопнул книгу, отодвинул на дальний угол стола картотеку. Положив своего оппонента, что называется, на обе лопатки, никакого чувства торжества, даже просто удовлетворения, он, однако, не испытывал. Седовласый профессор побил вчерашнего студента — чего торжествовать-то! Если бы наоборот — другое дело. Да и вообще, надо ли петушиться над вчерашним студентом, обнаружившим неверное, искривленное знание русской истории? Кривое зеркало на отечественную историю наводится еще со времен приснопамятной школы Покровского. Это он вымазал дегтем наше прошлое. И все «козыри», которые соискатель только что выкладывал в разговоре, не что иное, как отголоски его вульгаризаторской школы. Взгляды Покровского в тридцатые годы были осуждены, но, видно, к тому времени уже успели пустить достаточно глубокие корни в сознании некоторых историков, если дожили и до наших дней. Ведь все, что говорил парень, не им придумано. Все это внушено ему еще в школе, потом в институте. Самостоятельно же мыслить его никто не научил, поскольку это у нас почему-то не поощряется. Поощряется бездумное заучивание, а не собственное осмысление. Викина подруга, отличница, получила тройку только за то, что ее истолкование образа Анны Карениной расходилось с тем, которое было дано учительницей…