Викентий Викентьевич искоса, бегло взглянул на аспиранта. От самоуверенного, неизвестно кого и чего из себя разыгрывающего индивидуума не осталось почти ничего. Перед ним сидел обыкновенный, явно удрученный и оттого живой и естественный парень. И парень этот вызывал тоже живое естественное чувство жалости и соучастия.
— Что же теперь делать? — он развел руки жестом полной растерянности, — Писать диссертацию заново?
— На этот вопрос ответить вам ничего не могу, — как можно более ровным и мягким голосом сказал Викентий Викентьевич. — Если мои замечания показались вам заслуживающими внимания, я готов прочитать новый вариант диссертации…
— Но где взять время?! — горестно воскликнул соискатель. — Сроки подпирают.
— Если же я вас ни в чем не убедил, — все тем же ровным голосом закончил Викентий Викентьевич, — будем считать, что я вашу работу не читал, кафедра найдет другого оппонента, тот оценит диссертацию на пять с плюсом, и вы прекрасно уложитесь в сроки, которые подпирают…
В кабинете повисла неловкая, тягостная тишина. Викентию Викентьевичу нечего было добавить к сказанному, соискатель же мучился над решением, которое надлежало вот сейчас, хочешь не хочешь, принять. От сильного внутреннего волнения лицо его опять взялось пятнами, а руки как бы сами по себе, помимо сознания их хозяина, перекладывались с колен на широкие подлокотники кресла и снова оказывались на коленях.
— Если вы… если вы от меня… — глухо, прерывисто начал выдавливать из себя аспирант, — ну, словом, не отказываетесь, я… — Тут он, как перед последним препятствием, остановился: брать его или обойти? И, должно быть, окончательно решившись, широко, свободно, почти с облегчением выдохнул: — Я попытаюсь эту главу написать заново.
— Что ж, такое решение, как говаривали в старину, делает вам честь. Желаю успеха. И если вы решили твердо, то на прощание посоветую не очень-то увлекаться противопоставлением западников и славянофилов. Исходите из того, что как те, так и другие были русские люди, горячо желавшие своей Родине и своему народу светлого будущего. Они — как бы это сказать? — прекрасно дополняли друг друга. И когда вы, скажем, пишете о народничестве, не бойтесь подчеркнуть, что зачинателем этого уникального чисто русского явления был — да, да! — западник Герцен.
Видно было, что решение переписать заново уже готовую диссертацию далось парню нелегко. Теперь он сидел в кресле с видом уставшего после тяжелой работы человека: корпус откинут на спинку кресла, руки покойно лежат на широких подлокотниках. В сердце Викентия Викентьевича опять ворохнулась сочувственная жалость к парню. И он, желая как-то приободрить его, сказал:
— Обязательно отыщите герценовский «Колокол», где был помещен некролог на смерть Хомякова и Константина Аксакова — они оба, как известно, скончались в одну осень шестидесятого года. Герцен называет их благородными и неутомимыми деятелями и искренне жалеет, что не стало противников, которые им, западникам, были ближе многих своих. Он признает, что славянофилы заставили призадуматься всех серьезных людей, что с них начался перелом русской мысли. Да, мы были противниками, говорит Герцен, но очень странными. И ими и нами владело одно страстное чувство — чувство безграничной любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума…
Тут Викентий Викентьевич сделал паузу, как бы давая возможность собеседнику осмыслить сказанное, а потом, уже другим тоном, продолжал:
— Вот под этим углом зрения и постарайтесь посмотреть на собранный вами материал… И еще. Хорошо брать напрокат баян или велосипед. Не берите напрокат чужие мысли и формулы. Пытайтесь доходить до всего собственным умом… Едва ли не целый раздел своей работы вы посвятили «доказательствам». Надо ли было усердствовать, ежели подобными доказательствами и так хоть пруд пруди? Прилагательное «отсталая» стало таким обязательным в приложении к дореволюционной России, что без него уже само существительное отдельно как бы не мыслится. А вы хоть раз взяли на себя труд задуматься: а что надо разуметь под этим понятием?
— Ну, наверное, состояние экономики… развитие науки и техники, — осторожно, словно побаиваясь сказать что-то невпопад, ответил соискатель.
— Совершенно верно! — поощрительно подхватил Викентий Викентьевич. — Но совпадает ли с перечисленными вами категориями другое понятие — понятие величия нации?
— М-м… Вряд ли.
— И опять я с вами соглашусь: не совпадает. А теперь зададимся таким вопросом: какая сейчас страна считается самой богатой, то есть самой развитой в экономическом отношении, самой передовой в области науки и техники?