– Боюсь, что я не могу ответить взаимностью на вашу симпатию…
– Симпатию? – с кривой улыбкой отозвался он, и в этой улыбке не было радости. – Да я люблю тебя, – помолчав, он добавил с горечью: – Думаешь, я не замечаю, как ты сторонишься меня, как боишься и пытаешься избегать?
Пытаясь справиться с изумлением, страхом, недоверием, и сотней других чувств, вызванных его признанием, чувств, разобраться в которых не смогла бы сейчас даже сама, я поспешила отвести разговор в другое русло:
– Я не могу забыть о том, кто вы! Если вы хотите, чтобы я перестала вас бояться, помогите увидеть в вас человека!
– Я не могу этого сделать! – этот исполненный тоски крик, казалось, рвался из самых глубин его души. – Потому как я не человек, и никогда не был им.
Он замолчал, тяжело дыша, точно этот разговор стоил ему немалых сил. Постепенно успокаиваясь, мужчина взял себя в руки и заговорил отрешенно-спокойным тоном:
– Я понимаю, что для тебя мое признание явилось полной неожиданностью, но не собираюсь отказываться от своих слов. Я действительно люблю тебя. Все это время я пытался держать себя в руках, боясь тебя испугать – что сейчас и произошло. Но хочу, чтобы ты знала: я не требую взаимности прямо сейчас. Я просто хочу, чтобы ты дала мне шанс.
И, не дожидаясь моего ответа, он, быстро удаляясь, растворился в глубинах коридора, оставив меня беспомощно смотреть ему вслед.
Воспоминания об этом разговоре сводили меня с ума. Я сотни раз представляла нашу встречу, рисовала в голове различные варианты поведения – что он мне скажет, что сказать в ответ, как дать понять, что я не могу ответить ему взаимностью ни сейчас, ни потом, так, чтобы не причинить боли. Тот Дьявол, который встретил меня наутро после ночи единения лун, слишком сильно отличался от привычного себя, и поэтому неожиданно в душе моей проснулась жалость. Не к тому властному и сильному мужчине, которым он был обычно, а к растерянному, измученному и искреннему человеку, каким он внезапно предстал перед моими глазами тогда.
Но напрасно я беспокоилась.
Когда открылась дверь, и вошел тот, кто целиком занимал мои мысли все это время, я поняла, что возвращения к старому разговору не будет. И оказалась права. Хозяин замка вновь одел привычную маску равнодушного спокойствия, и ни словом, ни взглядом не дал понять, что помнит о нашей беседе.
Неторопливо текли дни, сливаясь для меня в бесконечную, непроглядную ночь. Тьма больше не нападала, предпочитая наблюдать за мной со стороны сотней незримых глаз. Но все равно я с опаской обходила темные закоулки коридоров, страшась вновь оказаться в ее негостеприимных объятиях.
Первое время Дэриан придерживался своей излюбленной манеры поведения – интриговал, рассказывал, спрашивал, учил – и, конечно, не забывал про шахматы. Сначала я относилась к нему с опаской, опасаясь новых неожиданностей, но шло время, и потихоньку я успокоилась, острота воспоминаний притупилась, и порой мне казалось, что это был сон: та ночь, и его удивительные признания.
Но это была правда – теперь я имела возможность по-другому взглянуть на своего собеседника, и многие странности в поступках его, раньше казавшиеся таковыми, теперь предстали передо мной в новом свете. Иногда в поведении мужчины проскальзывали какие-то непривычные, иные черты, в коих я узнавала того, второго Дэриана. Про себя я окрестила его мучеником. Он появлялся совершенно неожиданно – в пылу разгоряченных бесед или в минуты, когда опасная близость Дьявола начинала кружить голову. В такие моменты мужчина зачастую говорил загадками, но чаще просто смотрел на меня – и в этом взгляде было столько всего невысказанного, что я не выдерживала и, смущаясь, первой отводила взгляд. Никто никогда не смотрел на меня так – словно… Словно я была одной из тех божественных дев, что так часто изображались на иконах, или воспевались в стихах и песнях. Любование, нежность, восторг – эти чувства казались немыслимыми в тех глазах, где так часто клубилась тьма, и бездна призывно распахивала свои объятия. И всякий раз я не могла отделаться от ощущения, что в эти минуты место Дьявола занимает кто-то другой. И этот кто-то приводил меня в замешательство и растерянность – в памяти воскресали неловкие воспоминания, я смущалась и одновременно боялась показать свое смущение, чтобы он не догадался о моих мыслях.
К счастью, гораздо чаще он был другим – насмешливым, уверенным, загадочно-опасным и, порой, совершенно невыносимым. Бояться его было так просто, а вот справляться с искрами любопытства, умело разжигаемыми каждым новым разговором, – куда сложнее.