Однако это чувство длилось лишь пару секунд: едва взгляд привык к яркой зелени, стало ясно, что над каждым кустиком и деревом поработали умелые руки, поддерживая их первозданный вид.
Очевидно, король не скупился на пожертвования священнослужителям в надежде с их помощью умилостивить небесных обитателей.
Я гадала, получилось у него это или нет, входя под тяжелые своды в компании с двумя почтенными леди, чей искренний энтузиазм откровенно не разделяли идущие рядом с нами молоденькие придворные дамы. Недовольное выражение прекрасных лиц явственно свидетельствовало, что в этот момент они бы предпочли оказаться где угодно, но только не здесь.
Впрочем, большинство придворных, похоже, были с ними в этом солидарны: то здесь, то там я наталкивалась на ленивые зевки украдкой и тоскливые взгляды. Что касается меня самой, то в этот момент жадное любопытство переполняло душу настолько, что я старалась не пропустить ни малейшей подробности, запоминая краски, оттенки, запахи и звуки, чтобы потом, в тишине покоев, неторопливо воспроизвести в памяти каждую деталь.
Мои прежние знакомства с таинством церковной церемонии были до ужаса коротки и малоинтересны. Тетушка никогда не отличалась особой набожностью, хотя я не раз наблюдала, как ее губы беззвучно шевелились, проговаривая текст молитвы про себя, в то время как грузный священник не сводил глаз с толстой книги, раскрытой перед ним. Всякий раз при виде подобной сцены меня посещали смутные сомнения в истинной религиозности воспитавшей меня женщины. Но, как это повелось между нами, данные вопросы так и остались невысказанными.
Быть может, именно благодаря тому, что тетя столь прохладно относилась к посещению церкви, я выросла без священного трепета и ужаса перед всем, что связано с религией. И сейчас, оглядываясь назад, не могла не задаваться вопросом: возможно ли было в ином случае мне сохранить рассудок после того, как лицом к лицу я повстречалась с живым воплощением земного зла? После того, как побывала в том месте, где заканчивается власть дневного светила и обрывается ход времени? Смогла бы я не сойти с ума, если бы в душе моей с детства старательно взращивали суеверный страх ко всему, что противоречит церковным догмам?
Эти воспоминания почти выветрились из памяти, но сейчас, усаживаясь на край длинной деревянной лавки, я вдруг в полной мере вспомнила все те детские ощущения. Пока остальные придворные рассаживались по рядам, по проходу величественно прошла королевская семья, заставив уже успевших присесть придворных вскочить для поклона. Мы с леди Коррив не стали исключением: низко поклонившись, я отметила, что сейчас король был явно не в духе: сердито нахмуренные брови и плотно сжатые губы предупреждали о дурном настроении монарха. Королева была спокойна и приветлива, как и утром, и только сжатые в кулак тонкие пальцы, затянутые в белый шелк ажурной перчатки, привлекли мои внимание. Во-первых, никогда до этого я не видела, чтобы знатные леди носили эту деталь туалета с целью украшения. Как правило, обычно это делалось лишь для того, чтобы защитить нежную кожу рук от холодного ветра или морозного дня. А во-вторых, этот странный жест, так не вязавшийся с расслабленным лицом и милой улыбкой, выдавал напряжение, владевшее супругой короля. Чем же она была так встревожена?
В этот момент раздался низкий голос священника, возвещающий о начале службы, и я поспешила отложить все прочие мысли в сторону, отметив лишь, что на сей раз королевская чета появилась одна – ни принц, ни принцесса, не захотели посетить церковь. Либо их задержали серьезные дела, на которые ссылался ранее принц, покидая столовую, либо же желание отчима не являлось для них первостепенным.
К огромному моему разочарованию, служба не оправдала возложенных на нее ожиданий. Речи священнослужителей были монотонны и навевали скуку, от однообразия высокопарных слов тянуло в сон. Даже появление напыщенного епископа не смогло воскресить в душе прежние восторги. Окончательно утратив интерес к происходящему, я принялась украдкой рассматривать сидящих по ту сторону прохода придворных. По их скучающим лицам нельзя было сказать, что речь епископа пробудила в них хоть какой-то интерес или заставила вдруг ощутить раскаяние за все когда-либо совершенные грехи. Меня внезапно заинтересовало это невольное открытие: если их с детства воспитывали так, как это полагалось делать в знатных семьях, религиозное воспитание должно было составлять отдельную дисциплину, для которой специально нанимались приходящие учителя. Однако большая часть придворных отнюдь не производила впечатления людей глубоко верующих. Что же помешало им проникнуться духом религии? Если в моем случае свою роль сыграло отсутствие должного воспитания и примера перед глазами, то почему эти успешные, состоятельные люди так небрежно сейчас пропускают мимо ушей речь коренастого епископа, лишь для того, чтобы тихонько перешептываться друг с другом или даже откровенно дремать, прикрываясь кружевным веером?