– Ты уже, – спокойно произнес незримый дьявол, и от его слов у меня подкосились ноги. – Называла меня так. В моем замке.
Необходимость уточнять, что за момент он имеет в виду, внезапно отпала: голову неожиданно наводнили образы неясных воспоминаний, все это время точно прятавшихся от меня за той тонкой гранью, что отделяет мир снов от мира реальности. Потому я и подумать не могла, что той кромешной ночью, когда я увидела дьявола рядом с собой, все происходило наяву.
Осознав, что именно это значило, я не выдержала и возмущенно воскликнула, забыв про приличия:
– Так то был не сон? Вы действительно находились в моей комнате?
Неизвестно, чего больше в этот момент было в моем голосе – ужаса или смущения.
– Я люблю смотреть, как ты спишь, – со странной задумчивостью подтвердил мой незримый собеседник. – Во сне выражение твоего лица преображается. Оковы дня осыпаются, обнажая истинную сущность невинной неиспорченной души твоей. О нет, не волнуйся, – он вдруг почувствовал мои невысказанные страхи и поспешил развеять их. – Я ни разу не касался тебя, – в голосе внезапно зазвучали хриплые низкие ноты сожаления, и от этого по моей коже пробежал странный холод, хотя в комнате было тепло: – Несмотря на то, что порой соблазн сделать это почти одерживал надо мной верх.
При всей напряженности момента, я успела почувствовать небольшую толику облегчения: все-таки, невозможно было отрицать – и я сама не раз имела возможность убедиться в этом – что даже самому дьяволу было не чуждо понятие чести.
Негромкий низкий смех, пропитанный примесью незнакомых мне эмоций, от которых повеяло чем-то темным и опасным… Последовавшие за ним слова подтвердили очередную перемену в настроении мужчины:
– Нет, вовсе не по той причине, которую ты успела себе вообразить, моя невинная девочка.
За сегодняшний день он уже второй раз называет меня так, но если утром это обращение вызвало во мне лишь панику, то сейчас я не могла растрачиваться на такую бесполезную вещь, как страх: слишком много других вопросов требовали объяснений. И пусть ответы могли быть нелицеприятны и жестоки, а разгадки – принести с собой немало новых горечей, я была намерена дойти до конца.
Нет, не любопытство гнало меня вперед; то была обреченная усталость, которая безмолвно подталкивала со спины, упреждая, что отступать больше было некуда.
– Тогда почему же?
Молчание, разбавленное гулкими ударами моего сердца и прерывистым дыханием. Свет солнечных лучей за окном, зелень сада. Звучащие в отдалении возбужденные голоса и детский смех.
Все это казалось таким далеким и ненастоящим. Реальность была здесь – в моей голове, в моем сердце. Натянутая точно тугая тетива, звенящая острым напряжением в предчувствии того, что предстояло сейчас услышать.
– Когда я решу по-настоящему прикоснуться к тебе, Аселайн, ты будешь помнить все от первого и до последнего мгновения. Я обещаю это.
Наступившая следом тишина показалась просто оглушительной. Словно сверху резко опустился непроницаемый кокон, поглотивший все остальные звуки мира, и только неистовое биение сердца отдавалось в висках со страшной силой, отчего мне казалось, что я сама превратилась в сдавленный пульсирующий в едином ритме сгусток из плоти и крови.
Попытка прислушаться к себе не увенчалась успехом. Шли мгновения, а я все никак не могла определиться, что же конкретно породили во мне последние слова дьявола: безотчетный страх, ужас, гнев, смятение или же предчувствие неотвратимости прозвучавшего полуобещания-полуугрозы. В том клубке тесно переплетенных между собой чувств, что бились сейчас внутри меня, невозможно было отличить одно от другого.
– Миледи? – робкий голос, ворвавшийся в мои размышления откуда-то извне, заставил резко обернуться, почувствовав себя точно застигнутой на месте преступления.
– Я стучала, но никто не ответил, – неуверенно пролепетала Милуша, глядя на мое перекошенное от испуга лицо. Заходить внутрь она не решилась и так и стояла, замерев на пороге, наблюдая за мной расширившимися от удивления глазами. Точно настороженная лань, готовая умчаться прочь от одного неверного движения.