Тем временем монотонный гул голосов внезапно затих, с тем, чтобы в следующее мгновение вспыхнуть с новой силой.
Заинтересовавшись, в чем дело, я обернулась к двери, чтобы увидеть, как высокая худощавая женщина, облаченная в монашескую рясу, молчаливо прошествовала через всю комнату в окружении столь же высоких монахинь, одетых во все черное. Придворные быстро потеряли к происходящему интерес и вернулись к прежним занятиям, в то время как я продолжила с интересом наблюдать.
Не глядя ни на кого, процессия устремилась прямо в тронный зал мимо застывших у дверей стражников, которые, вопреки моим предположениям, не стали препятствовать и даже напротив: едва главная из монахинь поравнялась с ними, как в тот же миг двери перед ней были почтительно распахнуты.
Сопровождающие сестры неожиданно не стали продолжать путь, вместо этого оставшись покорно стоять в стороне, все так же не встречаясь взглядом ни с кем из присутствующих. На безучастных лицах было написано одинаковое кроткое смирение, и в течение всего того времени, пока они ожидали возвращения матушки, ни одна не промолвила и слова.
– Кто была эта женщина? – шепотом спросила я у Милуши, которая наблюдала эту картину одновременно со мной, однако судя по равнодушному ответу, удивления моего не разделяла:
– Это аббатиса Кроэльского монастыря.
Название показалось мне смутно знакомым. Покопавшись в памяти, я с трудом выудила оттуда поблекшее от времени воспоминание – несколько раз это название встречалось в хрониках, однако кроме того, что это был крупнейший женский монастырь, я не помнила. Решив, что уточнение вполне может подождать, я поспешила задать следующий вопрос:
– Почему стражники пропустили ее в отличие от всех остальных?
– Король высоко ценит ее заслуги, поэтому для него она желанный гость в любое время. Кроме того, поговаривают, Его Величество не раз прибегал к ее мудрым советам в особо щекотливых ситуациях, – все тем же шепотом пояснила девочка, и без перехода начала рассказывать про только что почтившую своим присутствием высокомерного вида графиню, которая невероятной худобой походила на слегка пересушенную рыбу, которую я успела заметить во время завтрака на королевском столе.
Судя по всему, сходство было подмечено не мной одной, ибо за глаза манерную леди величали «рыбиной» – как словоохотливые слуги, так и некоторые из придворных.
Это я узнала от все той же говорливой Милуши, которая, казалось, была в курсе всего, происходящего во дворце. Любовь к сплетням и слухам была настолько прочна, что они лились из нее рекой порой даже против ее собственной воли: я замечала это по иной раз округлившимся глазам, когда служанка сама вдруг понимала, что произнесла что-то лишнее.
Но бешеный поток скоро захватывал ее с прежней силой, и она продолжала вываливать гору совершенно ненужной мне информации, которую я, впрочем, слушала, точно занятную историю, рассказываемую странствующей путницей. Такие часто ходили из города в город, развлекая народ сказами да байками, собирая за свои выступления звонкие монеты.
Мне нечасто доводилось слышать их своими ушами – обычно те собирались на главной площади или в какой-нибудь таверне, куда путь мне был заказан. Лишь единожды я смогла увидеть странницу своими глазами, когда тетушке зачем-то срочно понадобилось попасть в старую харчевню на краю города, в котором мы прожили несколько лет.
Название харчевни прочно запечатлелось в памяти, хотя ни сам город, ни его обитателей я уже не помнила. Всему виной послужила кособокая вывеска, на которой красовался кривоватый рисунок. К сожалению, рука художника, вероятно, в тот момент была не слишком тверда. Или же сам художник – не слишком трезв. Иначе чем объяснить тот факт, что диковинные рыбины больше походили на раскормленных толстых свиней, шутки ради одетых в длинные накидки, удивительно смахивающие на рясы? За это невероятное сходство жители городка давно уже не пользовались старым названием харчевни «Три карася», заменив его сходным по звучанию аналогом, который моментально снискал всеобщую любовь.