Сомнений не оставалось – то был действительно случайно встреченный мной однажды хозяин заброшенной на краю леса таверны. Но что могло вызвать столь сильный гнев правителя?
Я прищурилась, вспоминая сцену своего пленения: далеко не все похитители отправились со мной – часть из них зачем-то осталась в таверне. И только теперь я начала осознавать, какая именно причина заставила их задержаться.
Мысли мои тем временем плавно перешли на предшествовавшие тому события: перед глазами снова пронеслась бешеная скачка по непроглядно темным полям, тревожно затихшее селение, оставшееся где-то в стороне от тракта – и, наконец, черная волна, заливающая только что оставленный нами город. Сердце тревожно сжалось от воспоминаний, но я поспешила отогнать прочь дурные страхи – во мне продолжала жить робкая надежда, что жителям, в числе которых была и Памира, удалось спастись.
Между тем среди толпы вновь начал нарастать нетерпеливый шепот; людям не терпелось своими глазами увидеть, как гордый преступник распрощается с жизнью. Я никогда не разделяла этих кровожадных желаний, полагая, что, кем бы ни был преступник, устраивать из его казни представление – это грех. Смерть – слишком личное, это тот последний поединок, из которого человек всегда выходит проигравшим, независимо от общего хода всей войны. И лишние свидетели тут ни к чему.
Внезапно горестный ход моих размышлений был прерван неожиданным открытием: в тот момент, когда приговоренный отвернулся от толпы, мне вдруг резко бросилось в глаза темное пятно неестественно округлой формы, ярко выделяющееся на фоне бледной кожи плеча.
Я изо всех сил вгляделась в него, не понимая, отчего при виде двух незнакомых витиеватых символов, образующих ровный круг, меня вдруг пробрал леденящий душу холод. Я была твердо уверена, что никогда прежде не видела подобный рисунок на ком-либо, однако в памяти вдруг всплыли очертания полустертых воспоминаний, которые, несмотря на все мои попытки воскресить их, мутным осадком опустились обратно в глубины разума.
Напряжение нарастало. Оно чувствовалось в загустевшем воздухе, вибрировавшем, точно туго натянутая тетива лука; в тревожном дуновении ветра, который разносил плохо скрываемое нетерпение толпы.
Все еще находясь под тягостным впечатлением от сделанного открытия, я с трудом перевела взгляд с приговоренного на королевское ложе, – и обомлела. На почетном возвышении, по правую руку от короля восседала ухмыляющаяся ведьма, с триумфом наблюдающая за приготовлениями палача. Что она там делает? Почему король намеренно посадил ее рядом с собой, не таясь и не скрывая связи с той, чьей душе уже заготовлено место в аду?
Определенно, с каждой новой минутой я все меньше понимала в царящем вокруг переплетении интриг и чьих-то козней.
Чего ждут все окружающие меня люди? Почему напряженно застыл палач, сжимая в руке орудие своего труда? О чем задумался сам приговоренный, стоя на коленях и в последний раз жадно вглядываясь в светлеющее небо над головой?
Все замерло в ожидании.
И тут я ощутила на своем лице первые лучи восходящего солнца.
Рассвет.
Все ждали его.
Наверное, на самом деле вокруг царила та же давящая тишина, но мне самой в эту минуту казалось, что мир содрогается в такт неистовым ударам моего сердца.
Я понимала, что нужно любым способом заставить себя отвести взгляд, как понимала и то, что сделать это была сейчас не в силах.
Происходящее отпечаталось в сознании скользящими, обрывочными картинками, каждая из которых навечно врезалась в память.
Кровавые лучи восходящего светила с ленивым любопытством скользнули по лезвию, окрасив тусклую сталь в багряный цвет.
Сочувствующий ветер в прощальном жесте взметнул пряди черных волосы мужчины, застилая тому глаза. Наверное, ветер, как и я, не хотел, чтобы обреченный на смерть видел, как жилистая рука палача замахивается, как высоко вверх взлетает залитая алыми лучами полоса металла, чтобы в следующую секунду с протяжным свистом опуститься на шею несчастному.
Невероятным усилием воли в самый последний момент я сумела заставить себя закрыть глаза, поэтому звуки остались единственным связующим звеном с реальным миром.