– Но лучше без них, – хохотнул Огарёв-младший и засунул телефон, который держал в руке, в карман куртки. – А ты какими судьбами тут, отче?
– Да так, проезжал мимо, решил заскочить.
– Да? – Сын недоверчиво оглядел невзрачные домики частного сектора и виднеющиеся неподалёку трубы ТЭЦ. – Завод же вроде в противоположной стороне?
– Ну так… вот… – Михаил Константинович замялся.
– Ясно, – вздохнул Огарёв-младший. – Мама прислала для перевоспитания непутёвого сына.
– Совсем не для перевоспитания! – не согласился Огарёв-старший. – Толку тебя воспитывать… Поздно уже. А поговорить надо, – добавил отец твёрдо.
– Вы, часом, не разводиться ли собрались? – подозрительно уставился на отца сын.
– Тьфу на тебя! – вытаращился на сына Михаил Константинович. – Тебе напомнить, сколько нам лет? Какой, к чертям собачьим, развод?
– Да мода такая пошла… – буркнул Ярослав. – Ну я рад, если не так. Где говорить будем?
– Думал, ты меня в гости пригласишь.
– Это можно, – кивнул Ярослав. А потом замер, не дойдя пару метров до машины. – А может, нам пивка дерябнуть, а, Михаил Константинович?
– Это можно, – согласился Огарёв-старший. – Поддерживаю. Но только по чуть-чуть, ты же помнишь, что мне много нельзя.
– Так кто про много говорит? – Ярослав открыл дверцу машины. – По паре бокалов. Я же помню, что ты единственный в своем роде непьющий металлург.
Он завёл мотор, и белый джип тронулся с места.
– Ты прости меня, Славка, если чего не так… – Огарёв-старший пригубил второй бокал и блаженно зажмурил глаза. Спиртное оказывало на него очень сильное действие, именно поэтому Михаил Огарёв почти не пил. Плюс еще и язва. Но пару бокалов он себе твёрдо разрешил, и если первый ушёл как в песок, то со вторым он решил растянуть удовольствие.
– Что я тебе простить должен?
Сын, закатав рукава рубашки, деловито раскладывал на столе закуски. Хозяйственный, весь в мать. Михаил Константинович смаковал маленькими глотками ледяное пиво и любовался сыном. Лучшее от обоих родителей взял. Огарёвскую крепкую стать и Наташину красоту – на лицо парень яркий, от девок отбою лет с шестнадцати не было. А вот жил до недавних пор один. Да и со свадьбой как-то вышло… нехорошо. Как бы на эту тему разговор-то перевести? Но думалось после пива не очень.
– Ну, если я чего в воспитании твоём… это… упустил.
Ярослав с весёлым изумлением посмотрел на отца. Даже кальмара сушёного отложил. А потом заговорил:
– Мне как-то один человек, бухгалтерша моя, кстати, одну умную вещь сказала. Что есть единственная воспитательная система, которая стопроцентно работает. Называется – личный пример. Так ты мне этим самым личным примером всё показал, батя. Как надо жить, что делать можно, а что нельзя. Я всё прекрасно понял. А что с лишними нотациями не лез – так за это тебе отдельное сыновнее спасибо.
Михаил Константинович довольно крякнул, пригубил еще пива и блаженно зажмурился. А потом сообразил, что в исполнении поставленной задачи он так и не продвинулся.
– Славка…
– Ась? – Ярослав вернулся к прерванному занятию и увлечённо грыз крупными белыми зубами сушёного кальмара.
– А что все же со свадьбой-то было, а?
Ярослав вздохнул. И снова отложил так и недогрызенного кальмара. Почесал коротко стриженный затылок. И неожиданно перевёл тему:
– Пап, а ты маму любишь?
– А как иначе-то? – Огарёв-старший едва пивом не поперхнулся.
– А как вы познакомились?
– Как-как… – мечтательно вздохнул Михаил Константинович. То, что сын ушёл от ответа на вопрос, его странным образом нисколько не задело. – В студенческой компании познакомились. Я влюбился намертво, от красоты ее задыхался, двух слов связать не мог. Да и что я ей мог сказать, с политеха-то? В голове один термех да сопромат. Не поверишь – полгода страдал молча. А потом не выдержал. Как в той песне: галстук новый купил и пошёл объясняться. Стихи выучил про любовь, три штуки аж. Она же с филологического, стихи должна любить – я так рассуждал. А у самого сердце в пятках, язык к нёбу прилип. Ну, кое-как одно прочёл, половину слов позабывал, запинался. Молчит Татка моя. Щёку рукой подпёрла и молчит. «Миша, – говорит потом, – ты сколько стихов выучил?» – «Три», – говорю я. А она…
– Что она? – поторопил отца Ярослав.
– А она говорит: «Нет, три я не выдержу». И поцеловала.
– А дальше?
– А дальше ты маленький еще, чтобы тебе рассказывать, – усмехнулся отец. – Ну так и что же всё-таки с твоей свадьбой?
– А мне, бать… – Ярослав стал медленно распускать кальмара на полоски. – Мне стихов ни для кого учить не хочется. Не люблю я ее. Совсем. Как морок какой-то, сам не пойму, как я дал себя во всё втянуть. Мама со своим нытьём про внуков, да и Виолетта вроде ничего так, симпатичная, в постели… Ну… гхм… стихи тоже любит. И черт его знает как… – Ярослав махнул кальмаром. – А потом, знаешь, как пелена с глаз пала. Стою как идиот, какие-то коленца выделываю, мать ее меня своими потными руками за шею обнимает, кто-то сверху какие-то ленты привязывает, будто я лошадь свадебная. И всё. Перемкнуло что-то, я в лифт и…