Уолдерсу не была присуща непоседливость Мела Феррера. Он не был ни антрепренером, ни дельцом, ни игроком в мире киноиндустрии. Ему не нужна была карьера ни для него самого, ни для Одри. Если не произойдет каких-то cepьёзных перемен – а именно их больше всего и боялась Одри, – она не станет сниматься в множестве лент и тратить по нескольку месяцев на работу (а может быть, и вовсе уйдет из кино). Толошеназ вполне устраивал eё и Уолдерса. Жители поселка приняли Уолдерса как «друга мадам Одри». Теперь можно было поддерживать связь с внешним миром с помощью факса, спутникового телевидения и всех других новейших коммуникаций. Одри не собиралась стать отшельницей. Да eё и не забывали – предлагали сняться в каком-нибудь одном фильме… или в двух… или даже в трех… И вот здесь в дело вступал Роберт Уолдерс. Он составлял четкие планы для себя и Одри и умел ограждать eё от тех людей, которых она не желала видеть, и от тех дел, которыми не хотела заниматься, и делал это, никого не обижая. Вместо холодного отказа, который бы вызвал неприязнь в Одри, он выражал искреннее сожаление по поводу отклоненного предложения.
Одри уже перевалило за пятьдесят, и, конечно, заводить детей было поздно. Одной близкой подруге она призналась, что и не хочет этого. Ведь не успеет новый ребенок войти в подростковый возраст, а его мама «будет уже дряхлой старухой».
Баронесса ван Хеемстра теперь постоянно жила в «La Paisible». Ее здоровье ухудшалось. В отношениях между Одри и eё матерью возникали свои проблемы, но когда престарелая голландка переселилась в швейцарский особняк своей знаменитой дочери, Одри сказала: «Я была счастлива принять заботу о ней. Так печально, когда людям приходится умирать вдали от дома». Позднее она проводила гроб с телом матери до Голландии, где eё прах предали земле.
Отец Одри, тот самый фашист, который провел годы войны в английском лагере, а затем исчез, вероятно, никогда бы не вернулся на страницы биографии его дочери, если бы не случайная оговорка, сделанная Одри в интервью журналисту Эдварду Кляйну в 1989 году.
Они беседовали в уютном кабинете одного из домов в Лос-Анджелесе. Это было, как сказала Одри, eё «самое последнее в жизни интервью!». Как и в других беседах с журналистами, Одри рассказала о том, как Джозеф Хепберн-Растон, по описанию Кляйна «папаша-неудачник венгерско-ирландского происхождения», «исчез» из дома, когда Одри было всего шесть лет. Затем, несколько позже в этом же интервью, когда она рассказывала, как успех позволил ей предоставить eё матери «все, чего она заслуживала», Одри вдруг запнулась. И добавила: «Я смогла помочь отцу». Кляйн ухватился за эти слова. «Вашему отцу? – прервал он ее. – Я полагал, что отец исчез из вашей жизни, когда вы были eщё ребенком». Медленно, с «сильным напряжением и болью» Одри рассказала эту историю. В конце концов она «нашла» своего потерянного отца. Красный Крест помог ей отыскать его следы. (Скорее всего, это – ложь. Гораздо более вероятно, что она сумела «выследить» его, воспользовавшись помощью влиятельных друзей в Британском министерстве внутренних дел. Красный Крест мог указать на Ирландию как на место послевоенного проживания Хепберн-Растона. Министерство же иностранных дел поддерживало постоянную связь со своими информаторами в Ирландии и знало местонахождение людей, подобных Хепберн-Растону, чье возвращение в Англию считалось нежелательным и чьи шансы отыскать работу сводились практически к нулю из-за совершенно явных и однозначных запретов.)
Не пытался ли eё отец отыскать ее? – задал вполне логичный вопрос Кляйн. Ответ Одри звучит немного неискренно: «Возможно, несколько ранее… но, может быть, он и не хотел меня видеть. Его чувство такта…» Затем, вероятно осознав, что может «увязнуть» eщё больше, Одри резко оборвала разговор: «Я не хочу говорить об этом». Какое-то мгновение она хранила молчание. Ее глаза наполнились слезами. Но постепенно она успокоилась и рассказала Кляйну о том, как ездила в Дублин с мужем Мелом Феррером и там отыскала отца. Он жил в маленькой двухкомнатной квартирке, которая, однако, не производила впечатления нищенского жилья. Он все eщё был тем стройным и худощавым мужчиной, каким.она помнила его с детских лет. У него была жена, женщина (Одри не назвала eё имени), лет на тридцать моложе своего супруга. «Почти моего возраста», – сказала Одри.
Из этого интервью можно примерно определить время встречи дочери с отцом, так как Одри упоминает о фильме, работу над которым она незадолго до того завершила, – «Непрощенная» Джона Хьюстона. Поездка Одри в Дублин, скорее всего, могла состояться в конце лета 1959 года. Хепберн-Растон, который был превосходным наездником в молодые годы, узнал из газет о несчастном случае с его дочерью на съемке фильма, так как Одри вспоминала его слова: «Конечно же, ты поступила глупо, сев на этого серого жеребца». Это единственное документальное свидетельство беседы Одри с отцом, которого она не видела четверть века. О том, как прошли эти двадцать пять лет для него, Одри не сказала ни слова. Но она добавила, что двадцать лет после их встречи она заботилась об отце, стараясь, чтобы он ни в чем не нуждался. «Это помогло мне успокоить призраки прошлого».
Обстоятельства смерти Хепберн-Растона столь же туманны и загадочны, как вся его жизнь. Сохранилось свидетельство Одри, что он умер в возрасте девяноста лет. В другом разговоре она уточнила, сказав, что он скончался, когда ему было девяносто четыре года. Регистрационные документы и свидетельства о смерти в Ирландской республике за 1980 год (и за несколько предшествующих и последующих лет) сообщают лишь о кончине «Энтони Хепберна», умершего в Дублине в названном возрасте. Это почти наверняка отец Одри, даже на пороге смерти сохранивший свою старую привычку менять имена – он отбросил одну половину фамилии и поменял свое первое имя на второе. Покойный в свидетельстве о смерти назван «государственным служащим». Автор этих строк полагает, что Хепберн-Растон, по-видимому, сотрудничал в какой-нибудь полуофициальной должности. Существует версия, которую трудно как подтвердить, так и опровергнуть, что он работал в отделе каталогов в Колледже Троицы («Тринити Колледж») в Дублине. Однако есть и более интригующий вариант его биографии.
Во время своего пребывания на острове Мэн он держался особняком от других заключенных, с головой погрузившись в «учебники». Никто не может в точности припомнить, что это были за «учебники», но вполне возможно, что он изучал ирландский язык и, обосновавшись затем в Ирландии, работал в организациях, созданных для возрождения и распространения языка. Адрес, по которому, как сказано в документе о смерти, проживал «покойный Энтони Хепберн», – это дом на Меррион Сквер, который между 1970 и 1988 годами занимала организация «Ирландский язык в государственных учреждениях». До этого там располагалось посольство США. Сейчас здание занимает «MSF», главный профсоюз Ирландии, объединяющий рабочих и специалистов высокой квалификации. Ни в документах американского посольства, ни в архивах «Организации Ирландского языка» нет никакого официального упоминания о Хепберне или Хепберн-Растоне. Но отцу Одри не могли из-за возраста дать должность, которая вносится в официальный список сотрудников. Скорее всего, он мог выполнять временную работу.
Хепберн-Растон, находясь в стесненных обстоятельствах, всё-таки предпочел жить в «благородной бедности». Приезд дочери, видимо, улучшил его материальное положение. Вполне вероятно, что многие документы вместе с официальными бумагами по распоряжению британского правительства были уничтожены в послевоенные годы. Очевидно, английские власти осознавали свою вину в том, что многие люди без суда и следствия были брошены в тюрьму. Однако трудно, если вообще возможно, сохранить что-либо в тайне от всего мира. Но Одри Хепберн сумела сберечь тайну своего отца.
«Как вы живете там у себя в Швейцарии?» – спросила eё Доминик Данн в 1991 году. Вместо ответа Одри произнесла то слово, которое всегда произносила в подобных случаях: «Божественно!» «Одри сделала особое ударение на этом слове, выговорив его так, словно все буквы в нем – заглавные, и закрыв глаза, как будто для того, чтобы ощутить восторг, излучаемый им».
Все дни, проведенные с Робертом Уолдерсом, были похожи один на другой. Вставала она, как и прежде, в 6 утра, выходила в сад срезать свежие, хранящие росу цветы, возвращалась в дом, шла на кухню, где пила чай из трав к съедала легкий завтрак. А потом говорила со своей экономкой из Сардинии о том, что купить в субботу на рынке в Лозанне. Ее служанке часто бывало трудновато отделаться от Одри, когда приходило время уборки в «La Paisible». Супруги держали несколько собак. Одри подарила Уолдерсу терьера после того, как он посетовал, что в детстве у него никогда не было собственной собаки. С собаками Одри чувствовала себя легко, свободно и безопасно. Они ей полностью доверяли. «Кто из людей способен так обожать вас, как ваша собака?» – как-то сказала она.