Моя сложность в отличие от других пацанов заключалась в том, что Петька был мне соседом и у нас был общий с ними колодец, а бабушка Марина Борисовна предпочитала со всеми соседями ладить. Даже если они были неправы. И для Светки у нее тоже имелось оправдание.
– У нее долго не было детей, – бабушка осторожно подбирала слова. – Потом родился Петя, а прошлой зимой заболел свинкой. Для мальчика это очень плохо.
Он правда был странноватый и с годами становился лишь чуднее. Обожал выжигать, пилить лобзиком и строить на карьере песочные замки. Мы уже давно из этой забавы выросли и предпочитали играть в ножички или в шпионов, а Петька, как маленький, сооружал немыслимые строения, башенки, стены, прокладывал подземные тоннели и делал все это с такой любовью и тщательностью, словно это была не куча песка, которая через несколько часов рассыплется, а вечная пирамида. И дела ему не было до наших споров, у кого самый козырной ножик и сколько пальцев можно просунуть между лезвием и землей, если нож воткнулся криво. Он не ходил вместе с нами подглядывать за тетками, переодевавшимися в кустах орешника на берегу озера, не лазил за чужой клубникой, не подкладывал гвозди под старенький паровоз, возивший песок с карьера, а самозабвенно строил зыбкие города, и мне хотелось к нему присоединиться, но я боялся, что меня засмеют, а кроме того, воспоминание о красивой золе с горящими угольками обжигало руки.
А еще Петя обожал читать книги, но не обычные, какие мы все читали, а нечто просветительское, научно-популярное – про занимательную физику, химию, астрономию, – оставшееся в доме от его незадачливого отца, и я помню, что когда нам все-таки не хватало игроков в двенадцать палочек и мы заходили за ним, то в руках у него всегда был желтый том из детской энциклопедии.
– Cлышь, ребзя, – говорил он, захлебываясь от восторга, – материя состоит из атомов, а атомы из ядер и электронов. И электроны вращаются вокруг ядер так же, как планеты – вокруг солнца. Прикинь!
– Ну и что? – Для меня слово «материя» означало лишь кусок ткани, из которой бабушка шила одежду – ничего покупного до поступления в университет у меня не было.
– Как «ну и что»? – Он остановился посреди улицы, шмыгнул носом и мотнул лобастой головой. – Это значит, что мир устроен одинаково от самого маленького до самого большого.
Мне это не показалось тогда интересным, хотя позднее я подумал, что если Петя прав, то это свидетельствовало о том, что мир был сотворен по единому авторскому плану, и наш маленький друг самостоятельно пришел к сему идеалистическому выводу.
Помимо того, Петька знал наизусть кучу звезд, которые высыпали над нашими домами, помнил имена всех космонавтов и астронавтов, обожал таблицу Менделеева и мог часами ее рассматривать, любил логарифмическую линейку и прочую мутотень, про которую в Купавне, где, слава богу о школе можно было не думать, мы и слышать не хотели. Но он не переставал учиться никогда, и это вызывало у нас раздражение и, возможно, какую-то зависть, как если бы мы наперед знали, что именно этот толстый, нескладный, нищий ребенок нас всех обскачет.
Впечатлительность, как и память, у него была неестественная. Когда после гроз случались затяжные дожди, мы ходили к маленькому Юре смотреть диафильмы. Оставив внизу сандалии и полукеды, по винтовой лестнице забирались на второй этаж его самой лучшей в поселке дачи с железной крышей и часами крутили цветные картинки с подписями. Петька обожал их до дрожи. Он забывал обо всем на свете, ему нравился полумрак, медленное вращение пленки, которое ты мог сам регулировать, задерживать картинку, и ни с какими мультиками по телевизору это было не сравнить. Его завораживал голос Юрика: тот – надо отдать ему должное – умел его то повышать, то понижать, то затаивать дыхание или вскрикивать, и тогда фантастические космические корабли, дальние планеты, затерянные миры заполняли пространство длинной, узкой, похожей на гроб комнаты.
Но больше всего Петю поразил диафильм под названием «Андромеда» – о вторжении инопланетян на Землю. Там была героиня – красивая, необыкновенная девушка, которая родилась в результате научного эксперимента и оказалась кем-то вроде космической диверсантки, посланной завоевать нашу планету. Петьку это настолько шибануло по мозгам вкупе с атомами и электронами, что он едва не помешался. Не мог остановиться и, когда заканчивался один диафильм, просил, чтобы мы смотрели другой, а потом возвращались к «Андромеде».