Колмыков был вчера у него с докладом и как мог двадцать минут толок воду в ступе. Немногочисленные достижения Яшина, Псальского и Алешина пришлось размазывать на весь отдел из двенадцати человек. В результате кое-какие успехи не стало видно вовсе. Колмыков потел и стеснялся преувеличений, а генерал, не меняясь в лице, сидел и слушал.
– Знаешь, что я тебе скажу, Анатолич? – спокойно начал Ершов. – Ты вот зря мне тут выдумываешь. Я разве не понимаю, что один год – это слишком малый срок? Да если бы мы с тобой гражданские были, – вообще бы наплевать… Но на нас с тобой форма. Думаешь я боюсь за себя? Чего и кого мне бояться? Я уж столько всего повидал… И звание у меня есть, и возраст солидный. Попросят – уйду, ничего доказывать не стану. Друзья поймут, до завистников мне дела нет. Только знаешь за что неловко? Молодежь завтра придется обманывать!
– Не говорить про мой отдел можешь? – спросил с надеждой Колмыков.
– Могу. Я и не собирался пофамильно ни на ком останавливаться. Конечно, общую картину дам, но картина-то так себе… Нужно ребятам молодым дорогу в светлое будущее показать на достижениях, чтобы ровнялись, стремились, а тут… Твой отдел ключевой. Вокруг него, по сути, все управление выстроилось. Не расскажу про вашу работу, – совсем говорить не о чем будет.
– Григорич, скажи в общих чертах, а мы навалимся, слово тебе даю!
– Да я-то скажу, с меня не убудет, а вот ты с кем наваливаться-то собираешься? Вот посуди: уже год работаете, пора выводы какие-то делать о кадрах, на основании их решения принимать: чистку рядов, перестановки. Я смотрю на твоих ребят и не пойму: то ли они «не въезжают» для чего это все, то ли я сам уже ничего не понимаю… Зачем так глубоко копаете? Ты их научил? Это хорошо, что навыки следака ребятам передаешь, но пойми: мы ж не с преступниками работаем. Исходить надо из того, что писатели – законопослушные граждане и их вину, если она вообще есть, нужно еще доказать. Нужно состав сразу увидеть, почувствовать его. А придумывать вину не надо. Почему Кононенко так мало передаете? За год девятнадцать дел только передали. Мало. Я поинтересовался специально: кто у тебя так психов хорошо вычисляет. Из почти двух десятков четырнадцать Сахаров передал. И быстро как, а ведь позже всех пришел! Вот кто «не тормозит». Молодец! Что молчишь?
– А что говорить? Молодец ты считаешь?
– А ты как считаешь? Я вижу: сомневаешься, не уверен. И правильно, что не уверен, это я тебя на «понт» беру. Ничего хорошего и ничего молодцеватого! Рад, что ты со мной не согласился, а то совсем мерзко на душе бы стало. Из нормальных, вменяемых людей психов делать? Такую задачу перед нами не ставили, насколько я помню.
– Это я виноват, Григорич. Я же направления подписываю.
– Виноват, я не спорю. Но не в том, что подписываешь, а в том, что закопался, еще раз тебе говорю, и нету времени вникнуть. Зачем сам роешься? Мы с тобой уже не следаки на участке! И в руководители нас не зря поставили. Вот и хватит самим рыть. Твоя забота опыт передавать, направлять ребят, помогать. Но и спрашивать, наказывать, если нужно. Ты ж полковник, а с ними ведешь себя, как сержанты в учебке. Доверяешь слишком кадрам своим, а выясняется зря. Ведь смотри ж, как красиво устроился этот твой Сахаров, жук! Хватает любую литературу и через день передает медикам. В ней не то что состава, даже намека нет, а он себе план делает. Ты его дела сам видел? Там серьезное есть что-нибудь?
– Есть один…
– И до этого была одна, которая смоталась. Все? За год два дела недоделанных? Упустил девицу и давай наверстывать. Погнал картину: одного за другим без разбора стал в психов записывать и тебя еще впутал! А ты знаешь, кстати, как эта барышня его сейчас живет припеваючи?
– Знаю только, что в Чехии она…
– Ничего подобного! Она в Польше. Мотнула в Чехию для начала, а потом быстро в Поляну перебралась. Не пошло дело как планировала на второй-то родине. Чехи, видимо, побоялись связываться. А вот там пошло! И давай поливать Россию-маму из всех своих дыр и щелей, что мы заткнуть не успели благодаря твоему старлею. А ляхи нашего брата, сам знаешь, очень сильно любят и не стесняются печатать всю ее писанину поганую. Теперь смекни: что он делал? За «метлой» не следил и все, тю-тю. Что скажешь: не с его ли помощью она ноги сделала? А?
– Грустная картинка… – совсем печально произнес Колмыков.