В сибирский край
отправиться решив,
стал и других
в дорогу звать
Локомотив.
Вагоны начали
подталкивать друг друга.
А Семафор
поднять успел уж руку:
он тоже, мол, не устоит,
он за
– даешь восток,
даешь дремучие леса!
И, глядя на него,
пустились в путь Вагоны –
Локомотив их вел
неугомонный.
А что же Семафор?
Им вслед махнул рукой,
а сам – ни с места.
Предпочел покой.
– Нет, это не железные Опилки! –
доказывал Магнит Магниту
пылко. –
Не та подвижность
и задор не тот –
их ни к чему не тянет,
не влечет.
– Я твоего не разделяю взгляда, –
друг возразил ему. –
Скажу одно:
Опилки, брат,
железные, что надо,
а ты вот…
размагнитился давно!
Грунт
Полутерок
кое-как ровнял.
Он тертым был
и ловко метры выгонял.
На что проворна
Штукатурная Лопатка –
он и Лопатке
наступал на пятки.
Тяп! Ляп! –
работали они
на полный ход
и повторяли как припев:
– Валяй! Сойдет!
– Как трешь?!
В буграх стена,
ты погляди-ка! –
вдруг к Полутерку
подошла Гладилка. –
Еще и хвалится:
две нормы дал!
Увидит Кисть –
закатит нам скандал! –
Гладилка пробует
замазать недостатки,
да где там! Выглядит стена
все так же гадко.
Тут Кисть нагрянула,
как на голову снег.
На миг задумалась…
и обелила всех!
– Не будь таким прямолинейным,
старина,
– в который раз
Конь поучал Слона. –
Кто ж в лоб противника
все время атакует?
Покамест цел,
брось тактику такую!
Ты действуй обходным,
как я,
путем:
ставь недругам рогатки,
а потом,
когда придут к ним трудные денечки,
бей их из-за угла
поодиночке! –
Но Слон стоял упорно
на своем:
был не в его натуре
ход конем.
Ферзь ничего не доверял
Слонам
и всю игру
вести пытался сам.
Он ни минуты не стоял без дела,
носился по доске, как угорелый –
и все равно не поспевал везде…
Слоны и Кони, что плелись в хвосте
и в схватке не играли видной роли,
бездельниками стали поневоле.
Когда ж момент критический настал,
Фигурам легким
Ферзь свободу дал.
Но им теперь
свобода эта в тягость:
на месте топчутся
и дать готовы тягу.
Неотвратимо близился провал.
Бесславно кончил Ферзь…
А как он начинал!
Ладье не люб почий любой.
Пойди такую с места стронь-ка!
Слоны и Кони рвутся в бой –
она стоит себе в сторонке.
Дерзанью, риску предпочтя
девиз: моя, мол, хата с краю,
издалека глядит Ладья,
как Пешку в центре затирают.
А после будет упрекать тех,
кто в разведку шел без страха:
– Эх, зачинатели! Опять
пошла затея ваша прахом!
Любил самозабвенно Любу он,
В Надежду безнадежно был влюблен.
Любезничал с Людмилою и ловко
вскружил и ей кудрявую головку.
И Сима… Сам не знал он, почему,
но тоже нравилась ему.
Стыжу его: – Повеса, сердцеед!
А он спокойно мне в ответ:
– Пожалуйста, шпыняй меня, усердствуй,
но почему бы это я не мог
влюбиться сразу в четырех?
Поди, четыре камеры у сердца!
Уныло скрипнув
под толстенным малым,
взмолилась «подсудимая» Скамья:
– О, люди!
Или вам сидений мало?
Прошу вас,
не садитесь на меня!
Зайчихи одна за другой начали перекрашиваться в темный цвет: мода такая пошла. Наконец, только одна сохранила белую окраску. – О, как она красива, как оригинальна! – стали говорить о ней зайцы.
– И в космосе можно работать! – говорят космонавты. А кое-кто считает, что можно бездельничать на Земле.
Повар! Готовя фарш для котлет, помни; «Не хлебом единым жив человек».
Заведующий коммунальным отделом любил говорить: «Все течет, все меняется». Жильцы были согласны с этой мудростью только наполовину: в их квартирах текло с потолка, но проходили годы, а ничего не менялось.
В парикмахерской так переиначили известную пословицу: «Снявши волосы, по голове не плачут».
В семье царили лад и согласие.
– Так жить невозможно! – кричала жена,
– Так жить невозможно! – вторил ей
Футболисты потребовали сначала форму, а потом и содержание.
– А что вы возмущаетесь? Я же говорил, что мед этот – липовый!
Приобретешь репутацию пьяницы – не раз будешь без вина виноватым.
Если ребенка все время носить на руках, он становится несносным. То же происходит и со взрослым человеком.
Друг вспомнил обо мне в трудную минуту). Трудную для него минуту.
Только в школьные годы он решал задачи. А потом всю жизнь задачи ставил.