Все явления ландшафта, каждый его компонент и элемент, часть, место, ареал, район, зона, каждое ландшафтное понятие, закономерность, регулярность, правило, норма, форма, эвристика, идеальный объект, теоретическая схема осмысленны и существуют лишь в определенном диапазоне масштабов. Именно поэтому описание и исследование всякого реального места полимасштабно.
Ландшафт сам себя членит. Способы выделения частей, будучи обязаны его дифференциации, — результат деятельности разных сообществ, по-разному обживающих один и тот же ландшафт. Русские топографы долго выясняли в Южной Сибири у туземцев названия отдельных визуально явных вершин; казалось очевидным, что горы существуют как отдельные элементы на «самом деле». Оказалось — таких названий нет: местных жителей интересовали комплексы пастбищных и охотничьих угодий, а не точки карт. Одни и те же ландшафты кочевники, земледельцы и ученые членят и называют по-разному. Расчленения культурного ландшафта как компонент культуры жителей сами входят в ландшафт.
Ландшафт равно антитеза и хаосу и такту, равномерной повторяемости стандартных элементов. Естественное чувство побуждает любоваться (и зрительно, и эйдетически) и деревьями в лесу, и крестьянскими домами, и самими деревеньками, и всей тканью культурного ландшафта… Ландшафт еще и многообразие масштабов и ритмов. Многое в эйдетической явленности ландшафта роднит его с музыкой; иные страницы А. Ф. Лосева читаются как пропедевтика феноменологии ландшафта, хотя Лосев отрицал пространственность музыки [Лосев 1927].
Пространство дифференцировано, анизотропно, полимасштабно, полиритмично, сложно пронизано смыслом и деятельностью, а качество доминирует над количеством и формы над формулами — но пространство ли это? Ландшафт радикально отличен от привычных пространств, будь то пространство ньютоновской механики или идейно сходных с ней классической экономики и социологии. В ландшафте нет оснований задать отдельно геометрию и физику (экономику, семантику), как в текстах трудно по отдельности задать синтаксис и семантику. Синтаксис текста и морфология ландшафта семантичны. «Мифопоэтическое пространство всегда заполнено и всегда вещно; вне вещей оно не существует, и, следовательно, в определенном смысле категория пространства в этих условиях не может быть признана вездесуще-универсальной» [Топоров 1983, 233]. Ландшафт — аристотелианское пространство [см.: Визгин 1982]. Обычное выражение «нанести на карту» имеет неявной пресуппозицией то, что карта — не пустое несущее пространство, но уже насыщенное смыслами.
Идеальному ландшафту присущ единый стиль, выражающийся в рисунке ландшафта. Идеальный ландшафт равно и красив и удобен (но отнюдь не прост, а сложен) для жизни, в том числе и буквально — для ходьбы: тем самым это ковер мест; эта метафора эвристична, в том числе при представлении ковра иконическим текстом, требующим движения для постижения. Ковер — сплетение многих разноцветных линий, образующих единый узор. Взаимная пригнанность всех деталей, форма, воспринимаемая как художественное произведение, единая цветовая гамма. Здесь нет телесных, визуальных и смысловых лакун и конфликтно-барьерных границ.
Отдельные места — не фрагменты, они живут в целом композиционно, функционально и визуально. Значимые места не доминируют над местами, а выражают их специфику. Существенны разные расчленения ландшафта, выделение его отдельных мест разными, дополняющими друг друга способами, в том числе для разных групп, разных функций, в разные сезоны.
Ландшафт красив без специальных «украшений». ландшафт не разделен на зоны прекрасного и безобразного, его красота достигнута не вкраплением отдельных «красивых мест» — но гармонией целого. Избыток красивости портит ландшафт. Ландшафт смотрится как живая картина, читается как поэзия, звучит как музыка, благоухает букетом ароматов.
Идеальный ландшафт — цветущее разнообразие мест и направлений, живой диалог мест. Естественно привилегированные направления организуют ландшафт. Их много, как и осей симметрии. Ландшафт сложно симметричен. Неизбежная асимметрия функциональна и несет особый смысл.