Майкл Мардер (род. 1980) — разработчик принципов «растительного мышления» и философии вегетативной жизни. Профессор философии в Университете Страны Басков в Испании, он работает в феноменологической традиции континентальной философии, экологической мысли и политической философии. Автор, в частности, книг «Растительное мышление: философия вегетативной жизни» [Marder 2013], «Философское растение: интеллектуальный гербарий» [Marder 2014], «Вегетативная жизнь. Две философские точки зрения» (совместно с Люс Иригарей) [Irigaray 2016], «Зеленая масса: экологическое богословие святой Хильдегарды Бингенской» [Marder 2021]. Мардер участвует в том числе в историческом споре об имманентных правах растений; по Мардеру, идея предоставления прав растениям происходит от субъектности растений, которая отличается от человеческой личности. Перечисленные направления его активности — это, собственно, и есть фитософия в различных ее модификациях.
Реактуализация забытой лексемы, как известно, может превратить ее в неологизм, особенно если новое ее содержание не совпадает с исходным. Поэтому для Словаря XXI века готовится статья о фитософии. Помимо такого (квази?)философского термина, со временем нам понадобятся (а отчасти уже нужны и иногда используются) фитопоэтика и фитоэстетика, фитоэтика и фитополитика, фитосемиотика и фитогерметевтика и т. д. Фитопоэтика, с учетом принадлежности флоры к ландшафту, может быть в том числе частью геопоэтики. Сама же фитософия может иметь подразделы соответственно типам растительности: дендрософия (от др. — греч. δένδρον «дерево»), тамнософия (θάμνος «куст», «кустарник»), ботанософия (βοτάνη в изначальном значении «трава»), и т. д.
Говоря о геопоэтике и геопоэтах как субъектах геопоэтики, в числе классических фигур мы называем выдающегося абхазского прозаика и поэта Даура Зантария[22] [Сид 2017]. Примечательно, что самые известные его прозаические вещи, роман-эпопея «Золотое колесо» и автобиографический рассказ «Конфетное дерево», построены во многом на фитософских (а именно дендрософских) образах и символах. Так, в рассказе «Конфетное дерево» [Зантария 2007] автор, описывая родную деревню, сополагает воображаемый маршрут по ней с местоположением экзотического дерева из его детства, срубленного много лет назад, но оставшегося невидимым ориентиром памяти. В романе «Золотое колесо» [Зантария 2013] главный герой в путешествии по кавказскому побережью в край своей мечты ночует почему-то на деревьях — как Робинзон Крузо в первые дни на своем острове или герои жюльверновских «Детей капитана Гранта» на южноамериканском отрезке своего кругосветного квеста. Необычный сюжетный элемент (точнее, давно забытая поведенческая модель), возможно, связан с сакральным значением дерева в культуре древних абхазов. Так, захоронение своих покойников они совершали на высоких деревьях.
Однако дело не в этнике, или не только в ней. В этом дендрософском контексте представляется важным упомянуть ближайшего друга и собеседницу Даура, московскую писательницу Марину Москвину. Одна, но яркая деталь: по время нашей с ней поездки в 2015 году на его родину, в связи с его памятью, я несколько раз был свидетелем общения Марины с деревьями.
Собственно, это была форма активной медитации, о которой я ранее только читал. Длилось это каждый раз несколько минут или немногим более. Но меня слегка смущало, что, каким бы ни было очередное дерево, тотчас после объятий с ним на плечо Марины, вращаясь в воздухе, падал сверху одиночный листок. Как меч при акколаде принимаемого в рыцари. Как некий высокий (завидный? горький? но, во всяком случае, уже не тайный) жребий. Как титульный и потому не нумерованный лист некой книги.
Впрочем, всё это совершенно не обязательные, легкомысленно-художественные ассоциации. Более обстоятельно высказаться на эти темы сможет когда-нибудь какой-нибудь профессиональный фитософ.
22
Даур Бадзович Зантария (1953–2001) — абхазский и русский прозаик, поэт, публицист, киносценарист.