Кстати, если с заклятьем немоты произошла осечка, то спокойствие и любопытство никуда не делись. Наоборот, теперь они, вообще, воспринимались как нечто родное и естественное. Я внутренне усмехнулась — вот уж против такого волшебства я точно не возражаю.
Нет, я прекрасно помнила и свою жизнь, и свою семью… но боли не чувствовала. Только тихую и нежную грусть. Дети выросли, они справятся без меня. Я буду скучать и по ним, и по внукам, но изменить что-то не в моих силах. Муж… нам было очень хорошо вместе… Дай бог ему встретить умную и любящую женщину — он еще мужчина в самом соку. Я буду помнить и благодарить. И тоже скучать, конечно…
Но я теперь в этом мире. И жить надо здесь и сейчас. И если эльфийское заклятье так действует — спасибо ему. Никакого желания биться в агонии я не испытываю.
— Кхм! — я не заметила, как галерея опустела, и рядом со мной осталась только одна девушка, которая сейчас стояла прямо напротив и изучала меня с несколько высокомерным видом.
— Ты новенькая? Как тебя зовут?
И я зависла, как неисправный ноутбук. Хороший вопрос! А КАК меня зовут?!
Нет, мымра что-то говорила, как-то называла меня. Но я тогда, вообще, плохо соображала и ни-че-гошеньки почти не запомнила! Что-то такое… ден… дин… черт!
Ну не представляться же Верой Ильиничной? Так, надо соображать быстрее. Нет, все равно не помню. Постойте-ка, так ведь я же вроде немой еще должна быть? Вот и побуду. А там посмотрим, или хоть что-то вспомнится, или, может, как-то разузнаю.
Я подняла глаза на собеседницу, постаравшись сделать взгляд как можно невиннее и несчастнее, и красноречивым жестом приложила ладонь к горлу, потом к губам и отрицательно покачала головой.
— Ах да! — с досадой отозвалась девушка. — Ты же еще и немая! Навязали заботу на мою голову. Ладно, иди за мной.
Она развернулась и быстрым шагом направилась в другой конец галереи, даже не озаботившись тем, следую я за ней или отстала. Более того, на лестнице, по которой мы стали спускаться, моя провожатая вполголоса бурчала себе под нос:
— Только немых здесь не хватало. Выставка уродов, кто ее, вообще, принял? Скоро эти эльфы будут обезьян удочерять, чтобы прислать повелителю…
Она с такой экспрессией возмущалась, так искренне и при этом настолько свысока, что мне стало смешно. Я молча спускалась следом, пряча улыбку. И с интересом оглядывалась по сторонам при дневном свете.
Оказалось, что мы спускаемся с самого верхнего этажа своеобразного “небоскреба”. Вся стена, отделяющая гарем от остальной крепости, изнутри оказалась “застроена” ярусами, галереи шли этажами. Мы уже спустились, как минимум, этажей на пять, а до земли было еще далеко. И никакого лифта, кстати, ножками все, ножками.
На каждой галерее было около десятка комнат, точнее я не успела сосчитать, но с интересом прикидывала, сколько же тут живет народа. И это все наложницы? Силен повелитель.
Мы были уже почти в самом низу, когда моя провожатая, которая, между прочим, сама даже не подумала представиться, перестала возмущаться в пространство и снова обратилась ко мне:
— Я расскажу тебе о здешних правилах и отведу на завтрак, а потом на первое занятие, но даже не рассчитывай, что буду с тобой нянчиться долго, поняла?
Я кивнула, снова подавив улыбку. Девчонка была похожа на вредную примадонну-старшеклассницу и так же по-детски смешна. Грех на ребенка обижаться. Тем более она заговорила о каких-то занятиях, и это меня всерьез заинтересовало.
— Вот здесь столовая, запоминай сразу. Завтрак подают только в течение получаса после утренней песни, если проспишь и опоздаешь, останешься голодной. Второй завтрак вам принесут в павильон знаний, а на обед снова придешь сюда, сразу после полудня. Как раз закончатся занятия.
Девчонка тараторила быстро, не обращая внимания на то, слушаю я или нет. Похоже, ей действительно не терпелось побыстрее от меня отделаться.
— У нас учат изящным искусствам — музыке, танцам, рисованию, стихосложению. Просто отправишься за наложницами из своей группы.
Угу, понятно. Музыка и танцы — интересно и не думаю, что сложно. Со стихами разберемся. А вот рисовальщица из меня… я читала, что где-то в Индии слона научили размазывать краски по холсту, а потом продавали эти картины туристам. Вот я, как тот слон.
Провожатая тем временем втолкнула меня в одну из дверей, и я оказалась в большом помещении, обставленном так, что не возникало ни малейшего сомнения — столовая. Только вместо длинных общих столов, как в школе, например, тут были небольшие столики на троих-четверых, круглые, покрытые белоснежными скатертями, и вообще, атмосфера больше напоминала хороший ресторан.
Обитательницы этого веселого заведения уже расселись по своим местам и усиленно работали ложками. Мой желудок громко возрадовался вкусным запахам, и за ближайшим к выходу столиком тут же раздалось дружное девичье хихиканье.
Прямо на меня никто не оглядывался, все вроде как завтракали и просто переговаривались между собой, но при этом взгляды искоса едва не изрешетили меня, как хорошая пулеметная очередь. И пока мне искали место, со всех сторон тихо, но отчетливо, неслось одно и то же словечко.
“Эпоква”.
Интонации были разными, от насмешливо-презрительных, до абсолютно равнодушных. Но поскольку слово шелестело вслед все то время, что меня вели в самый дальний угол, я сделала вывод, что относится оно непосредственно ко мне. И что удивительно, уже пристраиваясь на свободный стул, я вдруг поняла, что слово мне знакомо. Более того, я знаю, что оно означает на языке дриад.
Эпоква — дословно: “мокрый тростник”, а по смыслу — плакса, нытик, изнеженное, неприспособленное для жизни, тонкое, ломкое и бесполезное растение.
Во дела. Имени своего не помню, а то, как меня обозвали на изысканно-древесный манер, поняла превосходно. Откуда?
Видимо, оттуда же, откуда пришло знание, как минимум, еще двух языков. На свежую голову очень хорошо вспомнилось, что мымра и ее мымрята разговаривали со мной на одном наречии, а вот паук совершенно на другом. И тот, и другой я прекрасно понимала, и, прислушавшись к себе, даже выделила различное звучание слов, отвлекаясь от их смысла.
На пробу я попыталась подумать что-то на своем родном русском языке. М-да… вот тут начиналась путаница. Потому что я вроде как думала знакомыми словами, а на поверку под нужные образы мгновенно всплывало совершенно другое звуковое сочетание.
Нет, по-русски мне вряд ли придется тут с кем-то общаться, но все равно обидно как-то.
За размышлениями я как-то упустила из виду соседок по столу, да они и не рвались общаться, шушукались между собой. Перед тем как улетучиться, моя недобровольная провожатая буркнула, что это и есть моя “группа”, с которой мне потом надо будет идти на занятия.
Кстати, лица оказались знакомыми, именно эти девчонки мелькали на моем этаже после экстремальной побудки, из чего я сделала вывод о том, что они тоже новенькие. Впрочем, я могу и ошибаться, просто подумалось, что вряд ли меня определят в группу “старослужащих”.
— Говорят, немая.
— Да ты что… жалость какая. А я думала, послушаем эльфийское пение, мне матушка рассказывала, это божественно…
— Пфы! Наслушаешься еще. Через месяц уже новую пришлют, вот увидишь.
— А эту?!
— А что эту, или подарят кому-нибудь, или вообще… говорят, они пауков так откармливают.
— Врешь ты все!
— Ага, только эльфийские девы в этом месте долго не живут.
— Да ты откуда знаешь, сама всего две недели…
— Зато я умею слушать. А жаль… светлые девы в жертву чудовищу — это романтично, но грустно.
Я тоже умею слушать и с детства со своим слухом вечно слышала разговоры, для моих ушей не предназначенные. В данном случае шептались две очень симпатичные девочки, вполне человеческого вида, то есть — ни крыльев, ни экстремальной раскраски.
Мы всей толпой шли на первое утреннее “занятие”. Они впереди, шагов на десять, а я приотстала и с любопытством рассматривала затейливую резьбу по белому мрамору — дорожка, вымощенная лазурной плиткой, вилась между павильонами и беседками, преимущественно каменными.