В подвалы отчаянья в водоворот отщепенских рыданий свет ворвался
Из объятий душащей праздности уныния разум мутящего любоначалья над смертью своей выведи нас Государь
Я плоть мою в руки Твои предаю милосердье Твое победило
КАДЕНЦИИ
1. Стихи на нотной бумаге
Еще несколько дней подождешь и осень наступит осень 'еще одна' Счастья нашего или горечи узнаешь потом Ты слышишь? Сидя в скверике я бормочу про себя строки а потом записываю их на Бог знает откуда взявшейся нотной бумаге
Уже и сегодня то тут то там желтизна листвы проглянет уже и сегодня оставит кружок на воде редкая капля Но через несколько дней две-три недели ты снова будешь в Петербурге В какой тональности прозвучит твоя первая фраза твое первое слово?
На адмиралтейской башне часы звонят архаично а я на своей скамейке в скверике слова правлю на Бог знает откуда взявшейся нотной бумаге
2. Осень. Петергоф.
А я? И меня ждет та же судьба? Да. И меня ждет та же судьба.
Гильгамеш
Кто-то скажет тебе что это только засохшей листвы под твоими ногами шуршанье Кто-то подсмотрит в сумерки из-за стекол темных дворца набежавшие слезы И только ты в аллее бредешь с взглядом угасшим от омертвевших в нежной груди и теплом лоне очарований этого мира
Все было обманом послушай меня оторвись от боли своей на минуту даже тогда когда сердце стучало отвечая росту суставов С раннего детства гнетущая плоть прорывается потерями семени крови Так мы от смерти спасаем себя забываясь друг в друге
3. Гораций. 1. 17. 22-23 (парафраз)
лесбесское
с его небуйным, легким хмелем
Пер. О. Румера
Утром проснуться от белизны наметенного снега и нести и понемногу терять в воздухе зимнем тепло нашего ложа Что же в ответ преподнести подарок какой жертву ли этому миру? Видишь? вот и мгновенность его кинула нам завершив поворот щепоточку счастья
В 'еще одну' осень в любовном тепле на повороте старенья нас не обманет приветливый бог с крылышками на нежных ступнях
Черный костер сталь одиночества тук варварских нравов И только 'небуйный легкий хмель' горацианских размеров осушит ресницы Только вот это только мы сами друг с другом только служба в вечернем соборе
ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ДОМУ (1987)
ФУГЕТТА НА ТЕМУ ТИЦИАНА ТАБИДЗЕ (ВСТУПЛЕНИЕ)
Так давай же заквасим мацони слов
Окроханы. Пер. С. Заславского
'Не пиши, поэт, поленись' а там и март придет с прелыми миражами и простывшим кисловатым глотком с родины
Тициана ты встретишь его
а потом ты заберешься с ногами на вросшую в снег залитую солнечным светом скамейку в каком-нибудь городском сквере
и будешь ежась из-под наста выколупывать прутиком крупинки сажи
Ночью в теплом метро ты снова напишешь свое первое стихотворенье
МАЛЕНЬКАЯ КАНТАТА ДЛЯ УЧИТЕЛЯ УЧЕНИКА И РУССКОГО ХОРА
В. Кучерявкину
Регент: Слава в вышних Богу и на земли мир
в человецех благоволение
Учитель: Речь не забыта и дубравы не выжжены но вот они сколько их видишь эти чужие русские села между с горячею кровью стволами вылезшие от усердия вены реки корявые с драками схожие танцы а дальше проволоки колючей пурги из распухшего чрева тайги
нефтетеченье
Ученик: И это все? Но учитель ведь Вы ничего не сказали о родине об обличье ее
в бессчетных ее падежах
Учитель: Кеман вейкинень Пазнень Тетянень весе кирдицанень менилень и модань теицень конат неявить и а неявить (* Начало 'Символа веры' по-эрзянски.)
Хор: Благословен еси Господи научи мя
оправданием Твоим
ВЕСНА НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ
В. Кривулину
звука как мало чистого звука в наших стихах разве что где-то на Поклонной горе пропевшая птица автомобильный клаксон внизу на шоссе
солнце Боже мой снова солнце греет шубу слепит
зажмуришься красная пелена не смотри на него зажмурься зажмурься слушай
S. ERSIA
Учись у них: у дуба, у березы
Фет
Старики в высоких шапках кора морщин глаз угадываемость они в могучих стволах укрываются от пронизывающих ветров перемен
Великий мордвин резцом провел границы их бессмертий
Живой душой войти в ствол нации
ЭКСПРОМТ
Отчего так холоден ветер этой новой весны скуп так на запахи от которых можно сквозь слезы смотреть на проспект
Отчего не удержать дыхания в ладони не удержать дыханья твоего в своей ладони как память о тебе не удержать в глазах своих закрыв лицо ладонью
ЧЕРЕЗ МОСКВУ
Что осталось в глохнущем сердце твоем ливень ли тротуар у метро затопивший стук трамваев безлюдных у вновь открытого монастыря
номера поездов цифры зеленоватые на дрожащем экране
Но только летаргия событий отпускает я это остро запомнил отступая вместе с пыльной платформой вместе с движеньем ущербной толпы у вокзала Казанского
В САРАНСКЕ
Второй уже день ветер приносит дождь от одной из русских границ Второй уже день переезжая взбухший Инсар я вижу мутную воду
и только изредка чистое небо и только изредка крест над невзорванной церковью и лоскуты речи мордовской на вокзале на остановках троллейбуса у опустошенных витрин
их вкрапленье случайно и еще случайнее ты в уродливом городе на дне этом жестком нашей прародины общей
ТЕМНИКОВ. СТАРЫЙ МОСКОВСКИЙ ТРАКТ
Видишь: ангел сказала ты мне Мы спешили и не долго смотрели на запад Стрела (наверное это и есть цвет пурпура) готова быть вложенной в лук если я точно запомнил темно-синий почти фиолетовый
А старый тракт на Москву тракторами разбит и вся пойма речная в тумане вечернем и деревенские звуки вдали блеянье мык и дети где-то рядом совсем по-мокшански перекликаются
ПАНК ТЮШТЯН НА БЕРЕГУ РАВА
Кода ютавсть сынь морянть трокс Тарказонзо морясь арась.
на какого соседа ведет панк Тюштян эрзю? из-за врага какого Тюштян-владыка мокшу объединил?
Ведь не ради кабанов воины так туго набили колчаны не для медвежьей облавы горит такое множество костров
Панк Тюштян с сыновьями обходит у реки собравшуюся эрзю сам Тюштян-владыка и сыновья его считают мокшу, сидящую на берегу