Александр Ермак «Офелия и Брут»
ДУШИ МОЕЙ ГАНГРЕНА
О, господи, какая же она дрянь… Стерва… Сволочь, мразь, гадина…
— Александро, дорогой. Доброе утро…
Доброе утро… Сколько нежности, заботы вкладывает Люси в эти слова. И с закрытыми глазами я вижу эту ангельскую улыбку, это умиление на ее лице. Сколько злобы и желчи скрываются за ними. Она уверена в том, что ничего доброго не ждет меня сегодня утром, впрочем также как и днем, вечером, ночью. Все как вчера, позавчера, неделю, месяц, год назад…
Доброе утро… Люси знает как я люблю сон, и поэтому будит меня прежде, чем зазвонит будильник. Каждый раз она находит вполне убедительный и даже благой для этой экзекуции повод. И я уже давно сам просыпаюсь до будильника. Лежу и с ужасом жду, жду, сейчас Люси скажет:
— Александро, дорогой. Доброе утро…
Потом она пойдет в ванную и запрется у меня перед носом.
Что Люси там делает все это время? Может, просто сидит на стульчике, смотрит в зеркало на свое довольное отражение, ловит в тишине участившийся стук моего сердца, представляет гримасы моего раздраженного ума, беззвучно смеется?
Каждый раз она выходит из ванной в тот самый момент, когда я, проклиная все, направляюсь вниз по лестнице. Люси кричит мне в след:
— Александро, дорогой. Надеюсь, я тебя не задержала. Ведь ты еще успеваешь…
Я замираю на ступенях. Не нахожусь, что сказать. Ведь все так просто, так очевидно. Я возвращаюсь. Конечно, в шкафчиках снова перестановка. Что я не найду сегодня? Не вижу зубной пасты…, слава богу, крем для бритья на месте… Бритва? Нет, вот она… Интересно, первый ли я сегодня ей пользуюсь?…
Я уже взведен, начинаю придираться, искать то, чего не было.
Люси знает, как основателен я в приеме пищи, как люблю неторопливо завтракать, обдумывая предстоящий рабочий день во всех подробностях. Поэтому она не торопится с завтраком. Я бы сам готовил его с большим удовольствием, но:
— Александро, дорогой. Я же должна делать твою жизнь легче и приятнее…
Люси всегда только начинает готовить, когда мне уже нужно выходить. Глядя, как она меланхолично намазывает масло на хлеб, как роняет на пол тщательно слепленный бутерброд, я вколачиваю себе в горло неразрезанную булку. Вливаю стакан чая, обжигая глотку, и бегу, бегу вниз по лестнице к машине, стараясь быстрее покинуть этот дом тихого семейного ужаса.
В выходные же дни я никуда не тороплюсь. Тяну завтрак, сколько могу, по сто раз пережевывая каждый кусок хлеба, яйца, сыра. Пью мелкими-мелкими глотками давно остывший кофе. В конце концов меняю его, но и новый кофе остывает так быстро.
Как могу оттягиваю момент, когда Люси решит, что я закончил свою трапезу, и произнесет натянуто томным голосом:
— Александро, дорогой. Может, займемся любовью?
Она права в том, что позволяет мне прожевать и проглотить мой завтрак. Это не дает мне подавиться и разом кончить все мои мучения. Хотя в эту минуту я готов поперхнуться и глотком воздуха — с ней заниматься любовью?
Молча и торжественно, как на каком-то обряде, Люси заводит меня в нашу спальню. Бережно и неторопливо стягивает с себя все одежды, аккуратно развешивает и расправляет в шкафу на плечиках, складывает на полках. При этом всячески отвергает мои робкие попытки помочь ей, притронуться к ней, обнять, поцеловать. Потом она укладывается на кровать, предварительно сняв с него и тщательно сложив покрывало, разводит свои ноги и, поворачивая голову на бок, скорчив личико великомученицы, высокопарно произносит:
— Александpо, дорогой. Приди ко мне…
Когда я наблюдаю этот процесс, во мне умирает мужчина. Будто меня пинают в пах, и мой стройный крепыш корчится от невыносимой боли, становится безвольными, беззащитным, ни на что не годным, ничего не желающим.
Люси знает это. Я вижу по подрагивающим кончикам губ, по легкой испарине, выступающей на ее красивом и холодном животе. В этот момент она достигает, по-видимому, одной ей понятного оргазма.
Все друзья и знакомые завидуют мне черной завистью. И я сам себе завидовал. Я любил таких женщин… Миниатюрная, с точеными ножками и грудками, с грациозными кошачьими повадками, с таким милым личиком и такими pаспахнуто-удивленными глазами. Тонкие губы, короткая стрижка, длинные холеные пальцы, вызывающие своими прикосновениями священный озноб.
Когда только познакомился с ней, ухаживал и готовился к свадьбе (она не позволяла мне спать с ней до этого события, ссылаясь на традиции семьи), я представлял себе, как целыми днями буду трахать ее. Трахать там, где это только можно делать.
В спальной, разметав подушки и одеяла, наполовину свалившись в экстазе с кровати…