Мне пора!
Официант повесил трубку, в любой момент может прийти подкрепление. Я надвигаю низко на лоб капюшон и бесшумно крадусь за угол. Где лестница? Вот она. Никого. Но нижний чайный салон, мимо которого я должна пройти, начинает заполняться людьми. Что мне делать, черт побери!
Путь к выходу кажется бесконечно долгим. Внизу слишком много людей. Журналисты, ждущие Риверу. Изысканные дамы, пьющие чай, а на проходе два фотографа с тяжелыми камерами беседуют с администратором. Только портье нигде не видно — к счастью, — хотя он, скорей всего, не узнал бы меня. Я сомневаюсь, чтобы было принято приходить в престижный отель в голубом платье от Дживанши и покидать его босиком, таинственно, как привидение, в белом халате.
Были бы на мне хотя бы туфли! И что меньше бросается в глаза: выйти или выбежать? Я бы, лучше побежала, но это слишком подозрительно. Еще сочтут меня за гостиничную воровку и арестуют. Значит, я должна идти совершенно непринужденно, будто я всегда гуляю днем по Парижу босиком и в купальном халате.
Поднимаю голову, изображаю довольную улыбку, как ни в чем не бывало, засовываю одну руку в карман, другой размахиваю и вышагиваю, будто я на берегу. Не слишком быстро, не слишком медленно, прямиком к выходу. Не смотрю ни направо, ни налево, однако уголками глаз замечаю, что все поворачиваются и ошарашено глазеют на меня. Становится совсем тихо. Только сердце мое стучит.
— А что это такое? — восклицает один из фотографов, когда я молча прохожу мимо него. — Вы ищете пляж, мадам?
Молниеносно соображаю. Что сказать? Поворачиваю к нему голову, сияю во весь рот и сообщаю:
— Мы снимаем пляжные моды наверху, в сто первом люксе. Я забыла свою косметичку в машине!
Второй фотограф присвистывает с восхищением.
— Прелестная модель, — замечает он, — ее можно купить?
— Конечно! Но вам это, боюсь, будет не по карману!
— Не уверен, — смеется он, — мы зарабатываем не так хорошо, как вы, манекенщицы, но порой перепадает приличный кусок!
— Пляжные моды? — недоверчиво перебивает администратор, — где вы фотографируете пляжные моды? В люксе господина маэстро Риверы? Он мне об этом ничего не говорил. Я должен попросить вас, мадам…
Больше он не успевает ничего сказать.
— Сто первый? — как по команде кричат в один голос оба фотографа. — Там он прячется? — Они хватают камеры. — Жан-Люк, — командует тот, что повыше, — наверх! — И они устремляются вперед. Администратор бежит за ними.
— Стой! Стоять! Что это вам взбрело в голову! Маэстро нельзя беспокоить. Это «Риц», а не какая-нибудь ночлежка на Пигаль. Нашим гостям нельзя докучать. Вы что, не слышите? Вернитесь, или я прикажу вас арестовать.
Разгорается жаркий спор, все журналисты окружают фотографов, а я пользуюсь замешательством, чтобы незаметно исчезнуть. Выпархиваю через вращающуюся дверь — и вот я уже на улице.
На солнечной Вандомской площади ждут четыре такси. Водители стоят у тротуара, курят, один читает газету, другой беседует с портье о скачках в Лоншан в предстоящее воскресенье. При моем появлении все, как по команде, устремляют на меня взгляды. Портье украдкой смотрит на мои босые ноги, но тактично сдерживается, в конце концов, я выхожу из отеля. Как знать, а вдруг я эксцентричная американская миллионерша?
— Вы свободны? — спрашиваю я первого водителя. Он ухмыляется и тут же распахивает передо мной дверцу.
— Счастливого пути, — желает мне портье и тоже ухмыляется. Узнал меня? Ну и что?
— Улица Ласепед, пожалуйста.
— В бассейн?
— Нет, верхний конец, почти у площади Контрэскарп.
Поездка проходит без эксцессов. Ни один полицейский не останавливает нас, чтобы задержать меня за нарушение общественного порядка. Только один раз, в жуткой пробке на Пон Неф, мы несколько минут стоим рядом с большим зеленым автобусом. Это не очень приятно!
Множество любопытных глаз вдруг рассматривают меня сверху. Я чувствую себя абсолютно голой, натягиваю еще ниже капюшон на голову и закрываю глаза. Но и эта поездка заканчивается. В начале шестого я дома, и как только живой и невредимой оказываюсь в квартире, меня одолевает такой хохот, что я долго не могу остановиться.
По сути, это было крайне забавно. Правда, у меня нет нового друга с личным самолетом (этого человека я не желаю больше видеть!). Но кое-чему я научилась. Настоящий кошмар — зависеть от такого эгоиста, как Ривера. Развеяна еще одна иллюзия (о великих мира сего, имеющих большой кругозор). Если все такие, как Ривера, я ничего не потеряла!
Только одного я не понимаю! Почему знаменитый, сказочно богатый мужчина пятьдесят шесть лет подряд мучается с сужением крайней плоти? Маленький надрез — и он мог бы вести нормальную половую жизнь. Еще интереснее то, что ни одна из его бесчисленных жен и любовниц не уговорила его сделать эту безобидную операцию.
Скорее всего, он руками и ногами защищал свой священный фаллос (жаль такую реликвию!), а дамы воспринимали это как что-то неизбежное, как дань знаменитому человеку. (Хотела бы узнать количество потребляемого ими вазелина.)
Я принимаю теплую ванну, потом холодный душ, с головы до ног натираюсь душистой розовой эмульсией из цветов алтея, надеваю просторное белое хлопчатобумажное кимоно, купленное недавно в маленьком бутике на бульваре Сен-Мишель, и наконец-то готовлю себе еду.
С большой миской пикантного зеленого салата, тремя запеченными в фольге картофелинами, маслом с пряностями и свежим фруктовым кремом я усаживаюсь на террасе с видом на Пантеон и наслаждаюсь творением своих рук.
Вкус потрясающий! Ем досыта и знаю при этом, что не поправлюсь ни на грамм, даже десерт, нежный, легкий банановый крем, по Неллиному рецепту — в духе «Голливуд-Брайт-Стар»-диеты.
Разве у меня все не замечательно? Откидываюсь назад, поднимаю повыше ноги и любуюсь видом на неровные парижские крыши до самого собора Сакре-Кер. Я абсолютно счастлива, сыта, немного сонлива, но одна вещь меня страшно интересует.
Что сейчас происходит в знаменитом пурпурно-золотом люксе номер сто один в отеле «Риц»? Безумный Альберт уже вышиб дверь? Там сейчас летают пепельницы и бочонки с шампанским, не говоря уж о неповторимых брюссельских конфетах? Лучше я позвоню туда. Скорей всего, Реджинальдо терзают страхи, что в довершение ко всему еще обнаружат меня в голом виде в его постели.