— Ты как-то неудобно сидишь, — вдруг объявляет Проспер. — Эти высокие табуреты опасны. Пошли лучше за столик.
Я смущенно иду за ним, моя собственная воля словно парализована. Потом слушаю, как он рассказывает о турне. Рим, Мадрид, Лондон, Стокгольм, Осло, Вена, Берлин и вот Париж. Восемь стран за шесть недель. Почти каждый вечер — концерт. Но Франция — последний этап, потом, наконец, домой.
Время идет и идет, но я этого почти не замечаю. Усталость как рукой сняло. Смуглый красавец интересно рассказывает, не впадая в пошлость, на хорошем литературном английском, он явно получил хорошее воспитание. Я тайком рассматриваю его руки. Тонкие, чувствительные, с длинными пальцами. Нет ли изуродованных ногтей? (Тогда я бы сразу удрала.) Но все в порядке, ногти у него светлые, красивой формы, ухоженные. Ладони розовые, намного светлее его кожи. И язык светлее губ.
Он вдруг становится абсолютно своим, хотя я его почти не знаю. Слушая его эротический голос, я вся начинаю вибрировать. От него исходит такая сила, что я теряю голову. Тем не менее, часов в пять я встаю и прощаюсь.
— Ты уже уходишь? — в панике спрашивает Проспер. — Тебя ждет твой муж?
— Нет. Но у меня завтра много работы. К тому же ты наверняка устал.
— Когда я играю, я никогда не засыпаю раньше семи утра. — Он заглядывает мне глубоко в глаза. — Ты не можешь побыть еще полчасика? Мы бы вместе выпили по бокалу шампанского.
— Мне действительно надо идти.
Проспер тоже встает и долго молча смотрит на меня с высоты своего огромного роста.
— Я тебя еще увижу? — спрашивает он, наконец.
— Конечно. Завтра вечером.
— Я даже не знаю, как тебя зовут.
Я называю свое имя и прощаюсь.
— Во сколько ты придешь завтра, Офелия? Так же поздно, как сегодня?
— Нет, раньше. В десять я уже буду.
— Хорошо. — Он провожает меня через мраморный холл и вращающуюся дверь к стоянке такси. — Буду ждать тебя!
Помогает мне сесть в машину, поднимает руку на прощание и смотрит вслед, пока машина не сворачивает за угол.
Весь следующий день у меня перед глазами стоит картина: огромный темнокожий мужчина в элегантном светлом костюме, один у входа в отель. Притягательный образ. Он придает мне силы, пока я пишу четырнадцать новых страниц, он не оставляет меня, когда я ем, принимаю душ и переодеваюсь к вечеру.
Весь день во мне бушует радость.
Проспер Дэвис будет моим первым черным любовником, в этом нет никакого сомнения. Судьба привела его ко мне, чтобы исправить то, что четверо других чернокожих совершили со мной в метро. Или я все это придумала себе? Может, я только потому хочу черного мужчину, чтобы не дрожать каждый раз от страха, увидев на улице темное лицо? Сама не знаю. Но одно мне ясно: я свихнусь, если вскоре не пересплю с кем-нибудь.
Правда, у него на пальце обручальное кольцо, но это меня не останавливает. Замуж я за него не собираюсь. Да, родные мои, теперь, в сорок один год, я могу, наконец, то, на что мужчины способны по природе: влюбиться телом, не расплачиваясь за это душой. То есть я надеюсь, что способна на это, ибо именно это я собираюсь сделать.
Ровно в десять я в отеле «Меридьен». Концерт изумительный. Проспер Дэвис играет только для меня, а потом мы опять сидим вместе до пяти. На этот раз так близко друг от друга, что касаемся ногами. Время от времени он берет мою руку. Говорим меньше, подолгу смотрим друг другу в глаза.
Я опять еду одна домой, когда на улице уже рассвело. Опять он машет мне рукой на прощание. Но перед тем как мне сесть в машину, мы целуемся. Я становлюсь на цыпочки, обнимаю его за шею, целую в губы и почти теряю сознание от упоения.
— Тебе правда надо идти? — грустно спрашивает он. Я киваю. Но даю ему свой телефон. Только я прихожу домой, как он уже звонит.
— Можно прийти к тебе? — Его голос звучит еще глуше, чем обычно.
— Где ты?
— Наверху в своем номере. Я не могу заснуть. О, малютка, я должен увидеть тебя. — Он говорит медленно, тягуче, с тем хрипловатым эротическим тембром, который сводит меня с ума. И почему, черт подери, я не осталась у него? Может мне это кто-нибудь объяснить? Я знаю, что этот мужчина хорош для меня. Моя интуиция совершенно четко подсказывает мне это. Для чего строить из себя неприступную белую богиню? Потому что у него другой цвет кожи?
Я лежу, вытянувшись на своем диване и прижав трубку к уху.
— Ты одна? — спрашивает Проспер, с трудом уняв дрожь в голосе.
— Да. Совсем одна. — У меня на глаза наворачиваются слезы. Я настолько одинока, неудовлетворенна, разочарована, как еще никогда в своей жизни. Я — самый одинокий человек на земле. Три месяца без любви! Крупные слезы катятся по моим щекам.
— Ты плачешь, Офелия?
— Нет, — всхлипываю я.
— Ты устала? Хочешь спать?
— Нет, нет!
— Хорошо, через десять минут я буду у тебя. Где ты живешь? — Я колеблюсь одно мгновение. В этой квартире у меня еще не был ни один мужчина. Надо ли приглашать его сюда?
— Офелия! Ты меня слышишь? Я записываю. Как называется твоя улица?
Я набираю воздуха в легкие и диктую ему свой адрес.
Это была самая прекрасная ночь в моей жизни.
Из целого моря других ночей она выдается как купающаяся в солнечных лучах горная вершина из облаков. Собственно говоря, я считала, что знаю все о любви и страсти в свой сорок один год и со своими сорока тремя любовниками (не считая парижских), и казалась сама себе экспертом. Но век живи — век учись.
Встреча с Тристрамом в день моего тридцатилетия открыла новую эру. Долгое время я полагала, что ничто не сможет превзойти тот мой опыт. Но Проспер Дэвис подарил мне еще один звездный час, подняв меня на целую ступень выше. С ним я испытала вершину того, что мужчина и женщина могут дать друг другу, полный экстаз! Но не буду забегать вперед, все по порядку.
Положив трубку, я соображаю, что у меня очень мало времени. В шесть утра Париж пуст, и чтобы добраться от Порт-Мэйо до Пантеона, нужно максимум двадцать минут. Слишком мало времени, чтобы принять ванну или всерьез заняться туалетом. Поэтому я быстро мою тактически важные места (между пальцами на ногах, между ног и под мышками), кладу чистые пушистые полотенца и новое, гвоздичное мыло и как раз успеваю застелить постель свежим бельем, самым красивым, какое только обнаруживаю в шкафах моего оперного директора. Бледно-розовое, из мягкого, блестящего шелкового сатина. На подушках широкие плиссированные края, простыни украшены по периметру вышивкой.