От силы раз в месяц? А потом? Такой великолепный любовник не может оставаться невостребованным.
— Ты изменяешь своей жене?
— У меня есть подруга, — честно отвечает он.
— Давно?
— Год. Она хочет, чтобы я развелся. Она очень красивая. Почти такая же красивая, как ты. Но совсем другая. Черные волосы и очень светлая кожа. У нее два взрослых сына от первого брака. Она старше меня. На десять лет. Моя жена тоже старше меня. Я всегда влюблялся в женщин старше себя. Ты — первое исключение.
— Сколько тебе лет?
— Тридцать четыре. А тебе?
— Сорок один!
Проспер начинает хохотать и долго не может остановиться. Закидывает голову назад, его белые зубы сверкают, наклоняется вперед и бьет себя по коленкам. Он просто покатывается со смеху.
— Все ясно, — стонет он, наконец, обретя снова дар речи, — не говори ничего! Это судьба. — Он продолжает хихикать. — Но я должен тебе еще кое в чем признаться. — Его голос становится серьезным. — Я надеюсь, тебя это не обидит. Я этого вовсе не хочу. Поверь мне. Я не хочу причинить тебе боль, Офелия. Но я не знал, что познакомлюсь с тобой… — Он вдруг осекается, опускает глаза.
— Ну и? Скажи же, наконец.
— Рашель приезжает в Париж. — Его голос становится совсем хриплым.
— Твоя жена?
— Моя подруга. Она еще никогда не бывала в Европе. Я устроил ей дешевый билет. Она приезжает через три дня. Он выжидающе смотрит на меня.
Я тоже жду.
— Мы хотим нанять машину и поехать на Лазурный Берег. На десять дней. Я собираюсь показать ей Францию. Я ей обещал. А потом мы вместе полетим в Нью-Йорк. Но если ты хочешь, — он берет мою руку и сжимает ее, — если ты хочешь, Офелия, я позвоню ей и все отменю. Сегодня после концерта я могу ей позвонить и сказать, чтобы она не приезжала.
— Она очень настроилась? — спрашиваю я после раздумья. — Я имею в виду, она будет очень разочарована, если все сорвется?
— Наверное! — Он мнется. — Дело в том, что мы еще ни разу не проводили вместе всю ночь. Мы знакомы почти год, но каждый раз я уходил домой. Иногда в четыре, иногда в пять утра. Всегда поздно. Мы хотели это наверстать в Париже. Этому она рада больше всего.
Я вздыхаю.
— Она тебя любит?
— Очень!
— А ты?
Он долго смотрит на меня, не говоря ни слова.
— Я откажу ей, если ты хочешь.
— У нее есть профессия?
— Она — секретарша в одной рекламной фирме.
Я тянусь через весь стол к кофейнику и наливаю себе полную чашку.
— Оставь все как есть, — говорю я, наконец. — В нашем распоряжении еще три дня. Осенью я опять вернусь в Канаду, и мы наверняка увидимся. Может, у тебя будут гастроли в Монреале? Или я навещу тебя в Нью-Йорке.
Проспер встает. Бог ты мой, какой же он высокий. И красивый. Это невыносимо.
— Мы еще поговорим об этом, — глухо говорит он. — О’кей, крошка? Сегодня после концерта мы спокойно все обсудим. — Он подходит ко мне, берет за руки и приподнимает. Держит меня в своих объятиях. Его щека лежит на моем проборе. — Мне так трудно расстраивать людей. Я ни в коем случае не хочу терять тебя. Офелия, родная, ты мне веришь?
— Конечно!
Мы целуемся.
— Ну вот, — говорит Проспер с облегчением, радуясь, что исповедь прошла благополучно, — я предлагаю пойти погулять. Ты покажешь мне знаменитый Люксембургский сад? И еще я хочу посмотреть на Эйфелеву башню.
Полдня мы бродим по Парижу. Время пролетает незаметно. В семь Проспер должен быть в отеле. К Эйфелевой башне мы уже не успеваем, расстаемся у павильонов и разъезжаемся на такси в разные стороны. Расстаемся легко, ведь в полдесятого мы встречаемся в «Меридьене» у бара.
Когда я прихожу домой, все еще сияет солнце. Босиком иду на террасу, сажусь под желтую маркизу и допиваю остатки холодного кофе. Кладу повыше ноги, наслаждаюсь видом на город, заговорщицки подмигиваю Сакре-Кер. Вуаля! Свершилось! Я действительно влюбилась телом, не поплатившись за это душой.
Проспер упомянул свою жену, и мне не было больно. Рассказал о своей подруге — острая игла не вонзилась мне в сердце. Пусть приезжает подруга. Она мне не помеха. Напротив! Если она появится, вся история вовремя закончится. Я буду спасена от искушения серьезно влюбиться и разрушить хороший брак. Я не хочу разрывать браков. Упаси Господь.
Раньше я была менее щепетильна. Но теперь я старше. Я знаю, что страсть проходит. Через пару лет (а часто гораздо раньше) от нее ничего не останется. Неужели из-за этого я буду ввергать в несчастье женщину, которая мне ничего не сделала, и двоих детей? Ни за что. Это не в моем стиле.
Кроме того, ясно как божий день: мужчина, который ни разу не проводил всю ночь вне дома, относится к своему браку серьезно. Он может изменять своей жене, критиковать ее и жаловаться на ее недостатки, но если он каждую ночь паинькой приходит домой, у него и в мыслях нет разводиться. Это я знаю по опыту. И надеюсь, бедняжка Рашель из Нью-Йорка тоже знает об этом.
Я закрываю глаза. Хорошо сидеть здесь, когда твое тело еще поет о любви. Сердце постукивает тихо и приятно, я чувствую себя сытой, довольной кошкой. Неожиданно я вздрагиваю. В голову приходят самые негаданные мысли. Не может быть. Я выпрямляюсь.
Дело в том, что за последние три месяца я часто читала эротические книги. Мой оперный директор позаботился, и целая полка в салоне забита ими. У него есть хорошие вещи. Не порнография с убийствами и насилием, садизмом и ненавистью к женщине, а классические произведения, созданные людьми, любившими любовь. И впервые в своей жизни я открыла страницы «Камасутры».
Этот старинный индийский учебник любви (написанный около полутора тысяч лет назад) открыл передо мной новые миры. Ах, что это были за времена!
О цветущих садах, благоухающих беседках, чистых источниках говорится там, о красивых уравновешенных людях, которые украшали друг друга венками из цветов и любили на мягком, душистом ложе, в тенистых, богато украшенных покоях. И в отличие от сегодняшнего дня, женщины были раскрытой книгой.
Женщина, пишет автор, крайне медленно достигает удовольствия. Иногда только через несколько часов, иногда лишь на третий или четвертый раз. И он объясняет, как с ней обращаться, где ее нужно гладить и как любить, чтобы она пришла в экстаз.
И поэтому сейчас меня будто молнией поразило. Этой ночью я пришла в экстаз. В первый раз за всю жизнь! И это упоение, которое миллионы белых женщин никогда не испытают со своими измученными стрессами мужьями, было естественным для индианок! Значит, те любили лучше?