— Ты откель взялась в такую рань? — вместо приветствия спросил он.
— Из Камышина добираюсь до Михайловки, — ответила она, придавая голосу ласковые интонации, — но дальше машина не идет. Замерзла я. Обогреться бы, если можно.
— А почему же нельзя?! Заходи, гостем будешь. Нас поразвеселишь своими рассказами. Ты чья будешь-то? В Михайловке я очень многих знаю, и родственники там есть.
Она назвала фамилию матери, сказала, что она у нее врач, живет там с недавних пор, до того работала в Батурине.
— Не, такую не знаю. Болею редко, — сказал дед, — потому к врачам не хожу. Баба моя тоже к ним не обращается, обходимся своими домашними средствами.
Вошли в комнату. Дохнуло теплом, молоком и навозом. Возле входной двери на соломенной подстилке лежал совсем крохотный теленок. Он попытался подняться, но ходившие ходуном кривые ноги расползлись и новорожденный плюхнулся набок, засопел и успокоился.
Второй день только ему, — сказала хозяйка.
Когда Зина сняла фуфайку, дубленое лицо деда приобрело приветливое выражение.
— Ты, никак, солдат? — в недоумении уставился он на нее.
— Демобилизовалась. Добираюсь домой.
— И документ у тебя есть? — поинтересовался дед, подозрительно поглядывая на валенки, явно не отвечающие военным образцам.
— Дали добрые люди в подарок, чтобы не замерзла, — постаралась Зина уйти от разговора о документах. Стала медленно осматривать комнату. Стол, лавки, икона, шкаф для посуды; вместо русской печи — пригрубок с объемной духовкой; фотографии на стене в большой рамке, у входа деревянная кровать.
— А документы-то покажи, — настойчиво и без улыбки попросил дед. Он даже руку протянул, чтобы взять документ.
Ни под бомбежкой, ни на пожаре, ни в другие опасные для жизни минуты у нее не колотилось так бешено сердце, как перед этим добрым старым человеком. Зина прижала руку к груди, стараясь унять громкий, слышимый стук, нащупала рукоятку револьвера. Стала успокаиваться.
— Нет у меня документов, дедушка. Не знаю, куда они подевались. В Камышине были, военкомат может подтвердить, а пока сюда добиралась, где-то обронила.
— Нехорошо, нехорошо, — запричитал дед.
— Чего привязался к девушке со своими документами, — пришла на помощь хозяйка дома, подвижная, невысокого роста и, как показалось гостье, несколько моложе мужа, — «документ, документ»! Обогрей, накорми, а потом уж о деле толкуй.
Она отвела ее в другую комнату переодеться.
Когда Зина вновь появилась перед приютившими ее хозяевами, глаза их расширились от изумления. Перед ними стояла молодая симпатичная женщина с немного раздавшейся талией, в ладно сидящей форменной одежде бойца Красной Армии.
— Тимофей Ильич, — представился в смущении хозяин. — А это моя жена. Я первый раз вижу военного человека так близко. Даже растерялся.
Дед был в старой навыпуск рубахе, видавших виды казачьих брюках, заправленных в тяжелые яловые сапоги.
В комнате был он похож не на первобытного человека, а на дореволюционного купца.
В молчании сели позавтракать. Хозяйка заварила душистый чай из сушеных листьев вишни, мяты и смородины. Зина стала доставать из вещевого мешка свои припасы, но Тимофей Ильич остановил ее.
— Повезешь маме гостинец.
Не притронулись хозяева и к кусочкам сахара, которые она выложила на стол. Тимофей Ильич достал с верхней полки шкафа припасенную «на случай» полную махотку меда. О таком деликатесе Зина и мечтать не мечтала…
— Ну и как же ты потом добиралась до Михайловки? — прервала рассказ дочери Клавдия Сергеевна. Она нетерпеливо поглядывала на стенные ходики: скоро ночная смена.
— Дальше интересного мало. Пошли с Тимофеем Ильичом в военкомат, там у него родственник работает в дежурной части. Военком приказал мне ждать у дедов попутной машины до Михайловки, которую он пришлет при случае. Что и было сделано.
IV
Заместитель народного комиссара внутренних дел генерал-полковник Аполлонов бегал в своем кабинете по мягкому ковру вокруг длинного стола. Сверлила одна и та же мысль, словно жучок-короед, потихонечку, непрерывно — чирк-чирк, чирк-чирк: что сказать начальникам войск НКВД по охране тыла действующей армии, приглашенным на совещание по подведению итогов службы за 1942 год и рассмотрению задач на следующий, 1943-й. Предстояло обсудить сложившуюся на фронтах войны обстановку, определить свое место в планах Верховного Главнокомандования в ближайшей и отдаленной перспективе.
На совещании должен был присутствовать сам народный комиссар внутренних дел товарищ Берия Лаврентий Павлович, но в последний момент не лично, а через адъютанта сообщил: прийти не сможет. Сам факт обрадовал и одновременно огорчил Аполлонова. Импонировало то, что нарком еще не был в его новом кабинете, не знает истинных его размеров, интерьера. Они не уступали наркомовским. Кто знает, какова будет реакция Лаврентия Павловича на эту роскошь. Огорчало другое. Начальникам войск придется давать разъяснения по поводу сложившейся на фронтах обстановки, затрагивать вопросы комплектования и снабжения частей и соединений всем необходимым для нормального осуществления служебно-боевой деятельности. Надо бы самому наркому ответить на эти вопросы. А то ведь опять скажешь что-либо не так, оправдывайся потом. Генерал-полковник помнил такое же совещание в начале 1942 года, радостно звучащие заверения, в том числе и его, о скорой победе после зимних успехов под Москвой и на других участках фронта. Все рвались тогда вперед. Чем закончилось дело, не хотелось вспоминать.