— Похоже на то.
— Ну и?..
Фредди помедлил.
— Я думаю, это было специально сделано. Чтобы так выглядело.
— Что ты имеешь в виду?
— Вот это… и вот это.
Фредди поднял ее запястье и повернул. Отметины были слабые, и их было легко не заметить.
— Следы от веревки?
— Когда ее нашли, руки у нее не были связаны. И посмотри на ее ногти.
Ногти, прежде длинные, с красным маникюром, были сломаны.
— Она сопротивлялась. На плечах и бедрах у нее несколько синяков. И кроме того, ее влагалище…
До чего жуткое слово, оно поразило его, заставив выкинуть все мысли о похоти. Он с трудом заставил себя воспринять то, что Фредди ему рассказывал.
— Ты думаешь, она была изнасилована.
— Я знаю, что она была изнасилована. И скорее всего, тем самым человеком, который потом ее убил.
— Фредди, брось, ты слишком далеко заходишь.
— Она не первая. Были и другие. Две другие. Я их видел в начале года. Одна получила удар упавшей каменной кладкой, другая утонула.
— Утонула?
На Мальте было много возможностей погибнуть, но утопление — не то, что первым приходило на ум, особенно после того, как пляжи обнесли колючей проволокой против вторжения.
— Она упала в разрушенную цистерну, в темноте возвращаясь домой. По крайней мере, так это выглядело. Во всяком случае, вскрытие показало, что они были королевами шерри из Потрохов.
«Королевы шерри» — так на сленге называли танцовщиц, работавших в барах и дешевых мюзик-холлах, которые гнездились в нижнем конце Стрейт-стрит в Валлетте, сомнительном квартале, получившем название Потроха.
— Иисусе, ты должен был рассказать кому-то, Фредди.
— С чего ты взял, что я этого не сделал? Сейчас дело в руках соответствующих властей.
— Так зачем я здесь?
— Потому что у нее было нечто такое, что все меняет. Мне удалось изъять это. Хотя наступило трупное окоченение.
Фредди залез в набедренный карман шорт цвета хаки и что-то протянул Максу. Это был кусок ткани, основательный кусок наплечной нашивки, сорванной с униформы.
— О господи… — выдохнул Макс.
— Это был единственный способ раздобыть…
Квартира Макса располагалась недалеко от госпиталя, если пройти по улицам Флорианы. Он миновал очередь женщин, выстроившихся за керосином. У них завязалась небольшая перепалка, слышались громкие голоса. Заметив приближение Макса, стройная молодая женщина с огнем в глазах на ломаном английском обратилась к нему:
— Скажите ей, пусть ждет, как и все мы.
— Вы должны ждать, — сказал Макс, не замедляя шага и даже не поворачиваясь к виновнице скандала.
Его равнодушие было отмечено мрачными взглядами и парой сдержанных проклятий на мальтийском. Он не обратил внимания и на них, поскольку был не в том состоянии, чтобы реагировать.
Он все еще пытался осмыслить информацию, которой Фредди поделился с ним в морге. В любом случае она вызывала большую тревогу. Фредди настойчиво убеждал его хранить находку при себе, по крайней мере пару дней. Это давало Максу время тщательно обдумать ситуацию и кое-кого порасспросить. Он еще не понимал, что на самом деле крылось за этим делом. Станет яснее, когда он выяснит, кто была эта девушка. Ее отсутствие не может слишком долго оставаться незамеченным. Скорее всего, у нее есть семья и друзья, которые уже обсуждают мрачные перспективы поисков по моргам.
Косметика, яркий маникюр — все указывало на род ее занятий. Кроме того, три, а может, и больше исчезнувших танцовщиц из Потрохов были несчастными жертвами не столько войны, сколько человека, который изнасиловал их перед тем, как убить. И не просто какого-то человека, а британского военнослужащего, подводника. И несущего службу не просто на субмарине, а на той, которой командует Лайонел Кэмпион, муж Митци.
Он нащупал в кармане оборванную нашивку, которую Фредди нашел в стиснутом кулаке мертвой девушки. Инстинкт подсказывал ему: нужно больше узнать о ней, и тот же инстинкт говорил, что надо немедленно избавиться от нее. Нет доказательства — и остаются лишь слова Фредди против его. Готов ли он рискнуть их дружбой ради такого выхода или это невозможно?
Мальтийцы не хотели этой войны, и их почти детская вера, что британцы смогут защитить остров и в конечном счете взять верх над силами зла, почти исчерпала себя, когда в последние несколько месяцев на них обрушился ад. После двух долгих месяцев осады им открылась истинная тяжесть их положения. Да и как иначе? Истина излагалась им, чтобы подкрепить их моральную стойкость, — и эту честь они должны были носить с гордостью.