На Розамунде было длинное атласное вечернее перламутрово-серое платье, и, как только она выверенным жестом поправила рыжеватые локоны, Макс представил спутника. Розамунда протянула хрупкую руку и, когда они пожали ее, увлекла Пембертона внутрь, бросив из-за плеча одобрительный взгляд на Макса.
Холл был просторный и прохладный, безукоризненно обставленный старинной мебелью. Под их ногами лежал персидский ковер, а стены украшали разноцветные импрессионистические картины. Пембертон был слегка удивлен.
— Скажите, Эдвард, вы, случайно, не в родстве с Адрианом Пембертоном?
— Если он живет в Чепстоу, то, боюсь, он мой кузен.
— Почему вы должны бояться?
— Вы явно ничего не слышали.
— Нет, а потому не могу дождаться вашего рассказа.
Розамунда взяла Эдварда под руку и через гостиную повела к большому, обнесенному стеной саду позади дома.
— Он сделал что-то ужасное? Я думаю, именно так он и поступил. В таком случае будут оправданы все мои подозрения на его счет.
Макс бросил свою туго набитую кожаную сумку на диван и последовал за ними.
У Розамунды было три правила, которых следовало придерживаться во время ее «маленьких вечеринок». Первое заключалось в том, что она лично встречала каждого гостя у дверей. Второе — считалось непростительной грубостью рассуждать об источнике обильных запасов спиртного, когда на острове с трудом удавалось раздобыть бутылку пива. Третье правило гласило просто и ясно: после первого часа «парламентская говорильня» прекращалась, о чем в назначенное время сообщал маленький ручной колокольчик.
— Всю неделю не слышала от Хьюго ни о чем, кроме налетов, «бофоров» и «Юнкерсов-88». Так что несколько часов я хотела бы поболтать о чем-то еще, и уверена, вы тоже.
Хьюго, ее муж, был подполковником частей Королевской артиллерии. Перед войной он был известным математиком, и ему принадлежали сложные расчеты для координации огневого вала над Гранд-Харбором — это было впечатляющее зрелище, и Хьюго уже видели на посту старшего офицера в штаб-квартире Королевской артиллерии. В свои сорок с небольшим он выглядел значительно старше, что способствовало его горячему увлечению — театру — и давало возможность играть роли возрастных героев, за которые он охотно брался всякий раз, когда любительский драматический клуб Мальты ставил одну из пьес. Он вечно старался привлечь Макса к прослушиванию, чтобы дать ему какую-нибудь роль: буфетчика, шофера, немногословного гостя.
Пока Розамунда, забыв о первом правиле, водила по саду свою новую находку, Макс двинулся к столу с выпивкой под благодатной тенью одного из апельсиновых деревьев. Как и полагалось, тут никто не наливал. Слугам-мальтийцам не следовало знать, что позволяют себе их братья по оружию. Макс наливал виски с содовой, когда услышал из-за спины знакомый голос.
— «Ах ты, проклятый убивец!»
— «Генрих Четвертый», — не поворачиваясь, отреагировал Макс.
— Нехорошо, и ты это знаешь.
Макс развернулся к Хьюго, лоб которого, как всегда, был покрыт капельками пота. Это была старая и уже несколько надоевшая им игра. Хьюго любил иногда бросить ему какую-нибудь цитату, обычно из Шекспира, — но не всегда.
— «Генрих Четвертый». Вторая часть, — сказал Макс.
— Проклятье!
— Мистрис Куикли — Фальстафу. Я это учил еще в школе.
— Еще раз черт бы тебя побрал. Три раза подряд.
— Но только двадцать два из тридцати восьми.
Хьюго коротко хмыкнул.
— Рад убедиться, что я не единственный, кто ведет счет.
— Если речь идет о счете, скажи спасибо своему столетию.
— Да, разница всего в месяц… Двести сорок девятая эскадрилья засекла «Штуки» над Та-Куали.
Макс помедлил.
— То есть слухи справедливы.
— Что ты имеешь в виду, старина?
— Нам шлют другой отряд «спитфайров».
— Точно сказать не могу — это гриф «совершенно секретно».
— Тогда мне придется поспрашивать у Розамунды.
Хьюго рассмеялся. Его жена пользовалась репутацией человека, который знает все и вся. Ни одна новость, даже совершенно банальная, не проскакивала мимо сетей Розамунды. Учитывая ее связи в службах, вполне возможно, что она знала не меньше губернатора. Тот факт, что она поддерживала близкую дружбу с его сиятельством — или с Е. С., как она настоятельно требовала именовать его, — без сомнения, увеличивал набор ее сведений.