— Мой начальник — военный комендант Парижа, — с усмешкой ответил кондуктор, осматривая порванную брючину.
— Как я мог забыть, что бригадный генерал Кроу — невиннее ягненка. — Петр имел в виду этого самого коменданта.
— Ну-ну…
Капитан третьего ранга, распив графинчик «Столичной», почувствовал в своих недрах жесточайшую засуху, которую следовало немедленно залить бочонком доброго пива. Вот только где его найдешь в русско-африканском Париже?
Пришлось пойти искать, проверяя по дороге все бары и бистро…
Сухов проснулся поздним утром, что себе позволял крайне редко: только если всю ночь общался с дамой. Голова раскалывалась. А за стеной гремел из динамиков марш «Под долинам и по взгорьям» — Сухов-старший культурно отдыхал.
У отца в огромном холодильнике была обнаружена трехлитровая бутыль с отличным рассолом. Иван Иванович сливал его из соленых огурцов. Под рассол неплохо шли таблетки «Антипохмелин-Экстра».
На стенном экране канал «Суворов» демонстрировал роскошно снятую батальную картину под названием «Галлиполийские поля». На взгляд Петра, в ней не было ни слова правды. Но если правда никому задаром не нужна, то чем ее меньше, тем популярнее кино.
Сухов-старший лежал на диване, положив голову на черную кожаную подушку, и краем глаза наблюдал за непутевым сыном. Он только делал вид, что внимательно следил за тем, как русскую армию снова и снова предавали союзники. Лишенный боеприпасов русский экспедиционный корпус во главе с доблестным Кутеп-пашой штыковыми атаками пытался выбить турок, окопавшихся на полуострове. А нашим цепям в спину подло стреляли англичане и австралийцы.
«Мазохизм какой-то, — с тоской подумал Петр. — Батя вместе с честным парижским народом упивается национальным унижением? Или такое кино — лучшее средство пробудить праведный гнев и ненависть к юнитам?»
Сухов-младший стоял в дверях, прислонившись к косяку, и допивал стакан рассола. На экране британская эскадра предательски топила крейсер «Аскольд». Пытающихся спастись русских моряков отпихивали веслами от шлюпок, били по головам, стреляли в упор…
— Враньем питаться не противно, батя?
— Твое блестящее знание истории льет воду на мельницу юнитской пропаганды, — Иван Иванович выдавал длинные фразы как с парламентской трибуны. — Ты только и делаешь, что пытаешься обелить этих мерзавцев. Любое слово, сказанное против «союзников», — для тебя нестерпимая ложь. До чего ты докатился, сынок?
Иван Иванович вдруг мазнул пальцем по небольшому пульту и перещелкнул телик на другой канал. Конечно, пульт этот был родом из каменного века. В техническом отношении Старая Земля безнадежно отставала от передовых планет не на годы — на века. Однако Петра мало волновало отсутствие в парижской квартире услужливых роботов и гениальных компьютерных программ, что контролируют каждый твой шаг и предугадывают любые желания. Военмор не без удовольствия вкушал жизнь человека из прошлого, ведь он, подобно многим русским военморам, восхищался героическим прошлым русского народа. А в былые века морская служба не обходилась без невзгод и лишений.
Экран мигнул. Теперь на нем возились в грязи две мощные девицы. Они окунали друг дружку с головой в жижу, били кулаками по лицу, с визгом и ревом топтали ногами.
— Ты эту благодать хотел смотреть? — со злостью спросил сына Иван Иванович. — На, смотри! Вершина юнитской культуры! — И демонстративно отвернулся к стене.
— А ты предлагаешь мне с утра до ночи упиваться ансамблем ложечников или оркестром балалаечников?
— Прекрати кривляться!
— И ты не передергивай!
Отец выключил телевизор, швырнул пульт на ковер и, поднявшись с дивана, ушел курить на лоджию. Петр остался в комнате — один на один с головной болью.
И вот тут капитан третьего ранга ощутил всеми фибрами моряцкой души, что больше не может терпеть подобные разговоры. Потратить на них драгоценный отпуск, когда на Малайе ждет его любимая, — явная глупость. И после завтрака военмор в сопровождении кондуктора отправился в комендатуру — выправлять проездные документы ДОМОЙ.
Это был торжественный прощальный обед. Отец, словно бы искупая свою непризнанную вину, расстарался на славу. Готовил все сам, от помощи категорически отказался. Заперся на кухне и кашеварил с ожесточением — будто сражался с невидимым врагом.
Петр пригласил отобедать с ними Аристарха Спивакова. Отец был не против. Он подсознательно искал в кондукторе союзника — сына хотелось победить, а победив, не растоптать, а перетянуть на свою сторону.