Маруся боялась не понравиться Петру своими госпитальными запахами и на всякий случай душилась вне всякой меры. Это продолжалось до тех пор, пока военмор не добыл для нее настоящие французские духи, которые были сделаны вручную по технологии ветхозаветного двадцатого века. Теперь ароматный шлейф, который оставляла за собой Маруся, ловил и вел за ней гарнизонных офицеров, как флейта гаммельнского крысолова — стаю крыс.
Влюбленные шли по берегу вдоль гранитного парапета и не смотрели под ноги или по сторонам — только друг на друга. Весь мир для Петра Сухова сейчас сосредоточился в ней, его ненаглядной Марии, но при этом военмор был готов к любым неожиданностям, ведь он всецело отвечал за нее — так же, как на службе отвечал за свой экипаж.
Планета Малайя тем временем жила своей жизнью, не обращая внимания на людей. Из воды высунулась круглая голова на тонкой, длинной шее: малый змеюк высматривал добычу. Петр мгновенно среагировал и загородил Марусю своим телом. Одновременно он нащупал в кармане брюк именной браунинг, с которым не расставался на «суше».
Заметив людей, змеюк с ненавистью зашипел, плюнул в волну и нырнул. Связываться с двуногими строго-настрого запрещал силком записанный на генном уровне рефлекс. Но он, рефлекс, не мог помешать хищному зверю не любить этих назойливых созданий. И не любить очень сильно.
Земляне пришли на чужую планету без спроса. А потом бесцеремонно влезли в самое нутро всех ее хищников и другого опасного зверья. Люди изнасиловали враждебную им природу, изувечили ее и все равно не смогли полюбить — лишь терпели ее, униженную и посрамленную. Но при этом они подспудно ждали от нее любви или, на худой конец, дружбы — самовлюбленные нахалы. Как будто осчастливили ее каждым своим прикосновением, каждой операцией, сделанной без наркоза.
Мыслей, роившихся в круглой голове змеюка, Петр прочитать не мог, но ненависть чувствовал и зла на малайскую живность не держал. Каждый в своем праве… Главное, что люди могли бродить по любому закоулку планеты, не опасаясь, что им откусят ногу или брызнут в глаза ядом.
Хотя погибнуть можно где угодно и когда угодно — никто не отменял здешние болотные топи и бездонные пропасти, камнепады и наводнения, ураганы и извержения вулканов. Да и на бандитский нож можно напороться в любом уголке Галактики.
— Когда вернешься, съездим на Золотые Дюны. Мы там никогда не бывали, а ты ведь обещал, — шептала Маруся Кораблева, прижимаясь к Петру еще сильнее.
Он чувствовал биение ее сердца. Петр Сухов наклонил голову и поцеловал Марусю в висок, в маленькое, нежное ушко и снова в висок с тонкой голубой жилкой.
— Непременно съездим, деточка. И на Землю наконец слетаем. Я же говорил, что покажу тебе Москву и Париж.
Они целовались. Мимо проехала полицейская машина — черно-белый глайдер беззвучно плыл над пластфальтом, едва не чиркая днищем по дороге. Глайдер дружелюбно мигнул габаритными огнями и скрылся за темными купами деревьев.
— А еще ты обещал носить меня на руках, — напомнила Маруся, отстранившись на секунду.
— И не отказываюсь! — с готовностью воскликнул военмор и подхватил свою подругу на руки.
Ойкнув от неожиданности, Маруся оказалась высоко над землей.
— Предупреждать надо… — с притворным недовольством выговорила девушка Петру и легонько укусила за мочку уха.
— Одна трудность: как я буду отдавать честь? Руки-то заняты.
Он зарылся лицом в ее волосы. Вьющиеся каштановые пряди пахли цветущими ландышами. Правило проще некуда: если в чужом мире хочешь подышать земными запахами — обними настоящую женщину.
— Останется твоя драгоценная честь при тебе. Перетерпят, болезные… — пробормотала Маруся, обвив руками его крепкую, загорелую шею.
И как нарочно им навстречу попалась другая гуляющая парочка: мичман-ханец с подружкой-мулаткой. Мичман, продолжая обнимать красотку, неуклюже попытался отдать честь, каплейт небрежно кивнул в ответ. Два сапога — пара.
— Вот и вся недолга, — с усмешкой заметила любимая и принялась нежно целовать мускулистую грудь Сухова в вырезе полосатой, стилизованной под тельник футболки.
Такие легчайшие, почти невесомые поцелуи заводили Сухова гораздо сильнее неистовых ласк. Ему захотелось немедленно вломиться в ближайшие кусты и сорвать с Маруси платье. Но надо терпеть до дома: деточка любит мягкую постель и благодатный кондишн.