- Тут слишком жарко.
- Мы можем выйти на террасу. Продолжим там наш разговор.
Когда она уходила с бала, улыбка уже не стиралась с лица, ее невозможно было согнать - так застыли напряженные мышцы. Северина не могла произнести ни слова. Виктору в карете пришлось разжимать ей зубы ножом, чтобы напоить болеутоляющим и слегка привести в чувство.
- Я убью его, - сказал Виктор.
- Не надо. Комитет посылает меня эмиссаром в Стрешин. Я уезжаю послезавтра.
- В городе стреляют.
- Куда меньше, чем два годе назад. И мое положение...
- Да, - Игнась печально улыбнулся. - Этот генерал...
- Кому вы верите больше: мне или слухам?
- Я не хочу ссориться вот так сразу, Северина! Я два года ждал здесь, в глуши.
- Вам хорошо было здесь?
Игнась пожал плечами.
- Вы вольны обвинять меня в бездействии. Я честно сражался, пока было можно. Но войска сложили оружие.
- И вы здесь переживаете былую славу.
- Северина, Северина... - сказал он с искренней болью в голосе. - Зачем вы такая? Вы, такая прекрасная в наш железный век...
- Времена не выбирают.
- В них живут и умирают.
- Так вы с нами?!
На ее лице отразилось такое искреннее счастье, что Игнась почти отшатнулся.
- Вы с нами, с нами! Вы поможете. Слушайте же, Игнась. Меня послали эмиссаром в Придвинье. Мы хотим поднять восстание.
- Восстание, - тупо повторил хозяин. Но Северина в своем восторге разделенного понимания не заметила этого.
- Игнась, друг мой, - она взяла его холодные ладони. - Какое счастье, что вы с нами. Я думаю, нам удастся поднять гарнизон в Стрешине и конницу генерала Сорэна. А еше ковенские партизаны. Ваш опыт военного...
Женщина стояла посреди комнаты, держа в руках керосиновую лампу. Мягкий свет озарял милое неправильное лицо, платье, которое она так и не сняла. Рука, за обшлагом рукава которой лежали документы, поднята к груди. Картина была такой мирной и трогательной, что сжималось сердце.
- Пани Северина Маржецкая?
- Так. Чего пан хочет?
Офицер снял фуражку и вытер вспотевший лоб.
- Эмиссар повстанцев?
- Пан...
- Хозяин здешнего дома просил не причинять вам вреда. Мы глубоко его уважаем.
- Игнась? - переспросила Северина.
- Мы знаем, что у вас депеши.
- Пан ошибается.
- Прошу отдать добровольно.
Графиня Северина осторожно поставила лампу на столик.
Игнась мерил комнату. Ему слышались сдавленные голоса, пахло паленым. Потом зазвенело разбитое стекло. Выстрелы. И сухой треск огня, от которого занялись занавески и сухие, как порох, половицы. Дом был старый, насквозь просушенный временем, и хорошо горел. Хозяин, старый Пятрас и солдаты нескоро потушили огонь.
Офицер-каратель бинтовал обожженную руку и ругался сквозь зубы.
- Куда она спрятала документы?!
- Не знаю.
- Куда..?
- Не знаю!
В ужасе от содеянного Игнась опустился перед старой иконой.
Дом, разоренный пожаром, продолжали обыскивать до самого утра.
Красными воспаленными глазами смотрел Игнась на последний на груше желтый листок, на секущий дождь и небо в разрывах туч.
- Похороните ее по-божески!!
Солдат, оскалясь, больно пнул его в плечо.
АЙЗЕНВАЛЬД.
Запыленный вестовой протянул Айзенвальду перетянутый серой лентой пакет, и это живо напомнило генералу орден св. Кристины, который он так и не собрался получить. Но содержимое пакета, который он тут же вскрыл и держал над лампой, пока не проступили лиловые размытые буквы, - отбило все мысли намертво. "Мы ждем ту, имя которой генералу известно, в Стрешине с документами, среди коих списки мятеж..." Он впервые узнал, что страх обжигает - когда оттолкнул вестового и кричал в лицо перепутанному ординарцу: - Коня! - и скакал по улицам, топча прохожих. Кто-то швырнул ему вдогонку камень. Айзенвальд только крепче стиснул поводья. Если бы полчаса назад ему сказали, что он будет вести себя, как мальчишка, как рыцарь - он бы исхлестал говорившего. А теперь летел - и глаза горели от пыли и не могущих пролиться слез.
Город остался за плечами, и Айзенвальда взяли в мягкие объятия осенние поля, потом под копыта легла забросанная желтыми листьями лесная дорога. И опять жнивье, теплая пыль, золотые костры берез по обочинам. На постоялом дворе он сменил коня и опять скакал, как железный, не замечая усталости. У дороги плавно качнулась лещина. Айзенвальд пригнулся, выхватывая пистолет, но пуля туго вбилась в плечо, покачнула и опрокинула навстречу летящей дороге.