Один из гостей запел:
Пусть свищут пули, льется кровь,
Пусть смерть несут гранаты…
Все подхватили.
Раздался стук в стену. Анна Петровна заволновалась. Калниц кивнул ей, вышел на минуту и, вернувшись, сказал тихо:
— Ничего, уладил…
Не плачь о нас, святая Русь,
Не надо слез, не надо…
Молись за павших и живых,
Молитва — нам награда…
Лилась стройно и красиво знакомая песня, ритм и немудрящие слова которой давно уже переросли свой смысл и значение… Песня, распевавшаяся на позициях великой войны, потом под Орлом и Царицыном, под Киевом и Одессой, во Владикавказе и Дербенте. И впитавшая в созвучья свои радость былых побед, и боль поражений, и весь скорбный путь, и неугасшую, невзирая ни на что, надежду…
И когда звучали последние строфы:
Вперед, полки лихие!
Господь за нас — мы победим.
Да здравствует Россия! —
…невольно подкатывало к сердцу щемящей болью и радостью, дрожали складки над бровями, и глаза застилало влагой…
Начали расходиться. Воспользовавшись освободившимся местом. Калниц подсел к полковнику Стебелю, и между ними начался разговор вполголоса. Скоро оставались только они и инвалид, который тихо и не совсем твердо напевал: «Занесло тебя снегом, Россия…» По-видимому, он тоже поджидал Стебеля. Анна Петровна, чтобы дать им возможность поговорить, старалась занять инвалида.
Наконец Стебель встал. Вышли втроем на улицу. Инвалид покачивался, но был еще достаточно трезв. Сказал просительно и серьезно:
— Николай Константинович, я вас провожу домой.
— Не надо, вам пора спать.
— Ну, так я при нем… Все равно. Николай Константинович, все опротивело, решил пошабашить. Так хоть с пользой, чтобы вспоминали добром пьяницу и озорника… Хочу угробить Ра…
Полковник закрыл ему рот ладонью.
— Тсс… Молчите! Что вы — с ума сошли? Калниц подошел к инвалиду, взял его за руку повыше локтя, сжал сильно и, пристально глядя в глаза, сказал:
— Приходите завтра в четыре в кафе, что против остановки метро Леколь Милитер. Мне с вами надо поговорить. Только — трезвым, слышите?
И странно было видеть, как дерзкий и во хмелю и в трезвом виде инвалид вытянулся перед незнакомым ему человеком, позволявшим себе такое обращение, и почтительно, по-военному ответил:
— Слушаю!
Стебель с недоумением взглянул на Калница. Тот сказал:
— Я потом вам доложу….
Провожая полковника, Калниц, склонившись к нему, продолжал начатую в комнате беседу:
— …Личный контакт необходим — он откроет нам широчайшие перспективы. Вы не поверите, с каким душевным трепетом мы, еще не зная вас, наблюдали, скорее, чувствовали, ведущуюся параллельно с нами вашу самоотверженную работу, которой так боятся большевики. О, они дорого бы дали, чтобы уловить ведущие к вам нити…
* * *
В большом кабинете с тщательно занавешенными окнами собрался десяток видных деятелей, чьи имена попадаются постоянно на страницах зарубежных газет и вызывают невольно представление о больших и ярких эпизодах прошлого, о предгрозовье, смуте, борьбе…
Хозяин квартиры отличался большой терпимостью, и потому в политическом отношении состав общества был довольно разнообразен. Это оправдывалось и исключительной важностью сегодняшнего собрания. Потому, вероятно, — и завешенные окна, и неполный свет, и некоторая напряженность ожидания.
Хозяин беседовал с бритым господином, глядевшим сосредоточенно, печально и жестко. Звонок телефона — хозяин вышел. Тотчас же к бритому господину подошли двое и стали говорить, волнуясь и перебивая друг друга:
— Вы совершенно не бережете себя. Разве так можно…
— Вас видели и в церкви, и в русском театре…
— Ну, если не из-за себя, то из-за того важного дела, которому вы служите…
— Собственно, и это собрание слишком многолюдное… Бритый господин улыбнулся.
— Когда годы ходишь по краешку пропасти, то перестаешь думать об опасности. Профессиональная привычка.
Открылась дверь. Хозяин ввел нового гостя.
— Ну, теперь, кажется, все…
Он указал рукою место против себя бритому господину и обратился к присутствующим:
— Пожалуйста, господа, садитесь.
Потом, по давнишней привычке председательствовать, постучал карандашом по столу, хотя внимание всех было и без того сосредоточено.
— Повод нашего сегодняшнего собрания, господа, совершенно исключительный. Оторванные от родной земли в течение стольких лет, мы утеряли связь с нею, утеряли способность разбираться в процессах, там происходящих. Многие были уверены в том, что в советской России народные массы задавлены до такой степени, что ими утрачена окончательно воля не только к активному сопротивлению, но и к самому жалкому протесту.