— А нам не надо прихватить с собой старые автомобильные покрышки, или у генерала свои есть? — поинтересовался Ставр.
— Мы не поедем к Джорику даже под честное слово президента, — сказал Шуракен. — И извиняться нам не за что. Он сам нарвался, он дал мне по морде в присутствии других офицеров. Пусть радуется, что остался жив.
— Я нахожусь здесь для того, чтобы отношения с Сантильяной оставались хорошими. И я прямо вам скажу, что, несмотря на все ваше непомерное самомнение, вы слишком мелкие фигуры в этой игре. Вами очень легко пожертвовать. Но сейчас я вам гарантирую, что генерал примет ваши извинения. Правда, это не означает, что он вам все простит и забудет. Тут так не принято.
— Тогда зачем нам к нему таскаться? — спросил Шуракен.
— Действительно, зачем? — продолжил Ставр. — Зачем лезть на пальму, если и так ясно, что рано или поздно кокос сам свалится на голову.
— Мы, пожалуй, подождем, когда Джорик сам явится с нами разбираться, а там посмотрим: кто — кого?
— Я хочу, чтобы эта вонючая история немедленно и тихо закончилась, — сказал Советник. — Я гарантирую вам неприкосновенность и обещаю, что, если вы выполните условия генерала Агильеры, вне зависимости от того, что вы при этом будете думать про себя, через неделю вы улетите домой с заверенными печатями республики выражениями благодарности от президента и самой высокой оценкой вашей профессиональной деятельности от меня. Да, маленький нюанс, кого вы убили, когда везли Аль-Хаадата?
Ставр и Шуракен переглянулись.
— Я не знаю, — сказал Ставр. — Стрелял я. Одного точно могу подтвердить. А что?
— А то, что это оказался вождь одного из кланов, и за него теперь требуют компенсацию в тысячу долларов.
— Вы собираетесь вычесть их из наших суточных? — поинтересовался Шуракен.
— Нет. Эта поездка была санкционирована генералом Агильерой, он и заплатит компенсацию. Я вам сказал это, чтобы подсластить пилюлю. Когда вы поедете извиняться, мысль о компенсации за вашу меткую стрельбу немного утешит вас.
— Боюсь, родственникам вождя придется долго ждать этих денег, — сказал Шуракен.
Вернувшись к себе, спецы открыли по банке пива из холодильника и приступили к обсуждению ситуации.
— Я не поеду извиняться, — сказал Ставр. — Мне на все это наплевать. Я считаю, зря ты ему яйца не отстрелил.
— Правильно, — согласился Шуракен. — Ты извиняться не пойдешь. Пойду я, потому что я стрелял.
— Что? Не понял.
— Пора возвращаться домой, Ставридас. Там черт знает что творится, а у меня мать, у тебя отец и…
— У нас — Женька, — закончил его мысль Ставр.
— Раз Советник нас домой досрочно отправить обещает, я извинюсь. Я Джорика за человека не держу, мне все равно.
— Мать твою! Ладно, только нечего это дерьмо тянуть, едем прямо сейчас.
В знак протеста против всей этой затеи Ставр перед отъездом разрисовал морду зеленым, черным и красным гримом.
— Ну и на черта ты это сделал, Ставридас? — спросил Шуракен, когда увидел его боевую раскраску.
— А с какой, по-твоему, мордой я должен ехать извиняться перед этой сволочью?
— А тебе не надо идти перед ним извиняться. Стрелял я, значит, извинений требовать он может только от меня. К Джорику пойду я один.
— Один ты никуда не пойдешь.
— По правилам, кто-то должен оставаться на страховке. Если со мной что-нибудь случится, ты в любом случае вытащишь меня оттуда.
14
На сей раз Ставр и Шуракен пробрались через город без особых происшествий. Может быть, им повезло, потому что за ними не тащились раздражавшие народ национальные гвардейцы, а может, потому что день был в разгаре, жара стояла адская, и бандиты отсыпались на своих тюфяках. За городом им попался один-единственный пегий от ржавчины грузовик, который, хлопая рваным брезентом, мчался подобно гонимому ветром страннику.
— Не подъезжай к воротам, остановись здесь, — сказал Шуракен.
Ставр съехал на обочину. До ворот виллы оставалось около двадцати метров. Солнце стояло в зените, на лица и камуфляж спецов падала тень от решетки над головой, на которой был установлен тот самый пулемет, который им подарили вертолетчики. Спецы забрали его из «тойоты», когда люди генерала Агильеры пригнали ее в резиденцию президента.
Шуракен вылез из «крокодила». Он вытащил из кобуры пистолет и нож из ножен, положил их на сиденье. Не было никакого смысла идти вооруженным на виллу, если оружие все равно пришлось бы сдать. Единственное, что у него осталось, — это личная рация «стандарт» в кармане под левым плечом. У рации была одна исключительно ценная функция: она автоматически подавала сигнал бедствия, если длительное время находилась в горизонтальном положении.