Олесь Бенюх ОФИЦИАНТКА ИЗ БИСТРО
Бистро было безымянным и располагалось недалеко от Театра оперетты. Узенькое помещение, стойка у входной двери, три-четыре миниатюрных столика, в дальнем углу крошечная кухонька. За последним столиком сидели двое.
— Ты знаешь, я человек рафинированный, — говорил седовласый, тряхнув густой волнистой гривой. — Меня изрядно покоробили слова ректора о том, что в командировку в Лондон поедут те, кто максимально достойно проявил себя в прошлом году в научном плане. Это Кондаков-то Герман?! Он же через ВАК еле-еле проскочил со своей никудышной докторской. Взятка — и крупная! — премного способствовала остепенению очередной бездарности. Сейчас правит бал господин великий доллар. К слову — нам уже третий месяц не выплачивают зарплату. Хотя она у меня, профессора, доктора филологии, гуманитария, в три раза ниже, чем у секретаря-референта в СП и в пять раз — чем у телохранителя президента банка.
— А вот мне зато платят исправно, — бородач поправил сильные очки в золотой оправе, жестом руки подозвал официантку.
— Голубушка, Асенька, нам бы повторить по обычному рациону — «озверинчика» и к нему скоромный аккомпанемент.
— Бу сде, — сказала девица сквозь жвачку.
— Еще бы! — вздохнул седовласый, провожая задумчивым взглядом предельно короткую синюю юбочку. — Ты вовремя сбежал из науки. Вовремя и удачно. Кандидат и доцент по физиологии спорта — первый вице-президент процветающей риэлтерской конторы. Везунчик!
Бородач ласково огладил свой нафабренный клинышек, зажмурился. «Поменялись ролями, вот тя и завидки берут, — усмехнулся он незлобливо. — Раньше-то ты, Борис Андреевич, — и самый молодой в Москве доктор наук, и завидный жених, и лауреат Госпремии. Способен, спору нет. Ан новые времена слагают новые песни. Теперь на коне мы».
Официантка принесла водку и сосиски, артистично водрузила на столик стопки, тарелочки.
— Вы знаете, Асенька, смотрю я на вас и диву даюсь — откуда у вас эта грация, это изящество, эти колдовские чары, сексапильность, наконец, — Борис Андреевич улыбался, опершись локтями о столик, опустив массивный подбородок в большие пухлые ладони. — Помнится, и в Голливуде — правда, я там бывал уже после кончины несравненной Мэрилин Монро — просматривалось все это, но в ничтожных дозах.
— Чо, правда, што ль? — на ярко-красных влажных губах девицы заиграла нагловато-обещающая ухмылка. Предназначалась она профессору, однако глаза ее были обращены на доцента. Видимо, бородка вызывала у нее больше доверия.
— Истинная правда, — подтвердил Альберт Иванович. — Мой друг большой дока по части «клубнички».
— Клубники не держим, — не поняла она. Альберт Иванович поманил ее пальцем и, когда она подошла и наклонилась к нему, прошептал ей несколько слов в самое ухо. Девица прыснула и, отбежав к стойке, стала со смехом говорить что-то барменше. Та с интересом уставилась на Бориса Андреевича.
— Чего ты ей такого скабрезного сообщил? — спросил он, насупившись.
— Помилуй Бог, напротив, — запротестовал Альберт Иванович. — Я отрекомендовал тебя самым наилучшим образом. Наилучшим!
— А все-таки? — настаивал Борис Андреевич.
— Смысл сказанного заключается в том, что у тебя, как у каждого стопроцентного славянина (болгары и чехи — не в счет), эмоциональное начало превалирует над рациональным.
В этот момент Асенька, проходившая мимо их столика, как бы невзначай уронила на колени профессора какую-то бумажку. Он ловко ее подхватил.
— Ну что я тебе говорил, — довольно заметил Альберт Иванович. — Это номер ее телефона. Как видишь, наша красавица без каких-то там завиральных комплексов. Эмансипэ, в лучших традициях сексуальной революции.
— Откуда ты знаешь?
— Да уж знаю, — уклончиво ответил бородач.
— Тебе-то она нравится?
— Да если бы нравилась-разонравилась, — назидательно заметил Альберт Иванович. — Я опутан тенетами Гименея. Это ты у нас вдовец. Тебе и карты в руки. Я не имею в виду матримониальные художества, ни-ни. Не жениться же на ней, в самом деле. А так, побаловаться — почему бы и нет? Девица ладная.
— А не слишком пошловатая?
— Так ведь, чай, не царевна. Официантка в бистро, профессор.
— И то верно…
— Здрасьте, господа, с хорошей вас погодой! — эти слова весело произнес мужчина атлетического телосложения, лет сорока пяти, румяный, кареглазый, одетый в добротную серую тройку.
— Пардон, припозднился малость. Ученый совет затянулся, а я имел неосторожность, сесть почти вплотную к столу президиума. Такая вот незадача.
— Любопытствую, чем во времена Великой Смуты живет твой Совет? — Борис Андреевич подвинул Леониду Михайловичу нетронутую рюмку, отломил кусок булки с сосиской. Тот долго, молча прицеливался, наконец, одним глотком проглотил водку и, зажевывая ее нехитрой снедью, сказал: