— АККУРАТНО! — потребовал из кухни голос Сандры. Ребята вернулись, аккуратно сложили свои вещи и пошли обратно на кухню.
Ощущая себя кастрированным, Мэтт стоял рядом с Дазом, Си и Тони на маленькой кухне, глядя на свою крошечную мать, вытаскивающую из духовки пирожки и выкладывающую их на тарелку. Он не знал куда смотреть. Он смотрел на кухню глазами своих одноклассников и чувствовал стыд за ее величину и запущенность. А потом он посмотрел их глазами на свою мать и почувствовал себя униженным ее девичьим хвостом, в который были убраны волосы, и ее новыми джинсами с заниженной талией. Как может так одеваться нормальная мать? Мать Тони всегда надевает вельветовые костюмы, и мать Си тоже всегда выглядит солидно. Мэтт видел, как мелькает голое тело его матери между джинсами и короткой кофточкой, и ему хотелось умереть.
А потом ему стало стыдно за то, что ему было стыдно. Он попытался избавиться от двойного чувства вины, стать безразличным или загордиться, но застрял где-то посреди этих двух состояний.
— Скоро приготовятся еще пирожки, — сказала Сандра, протягивая ребятам тарелку.
Поблагодарив, все по очереди взяли по пирожку и салфетке. Некоторые даже правильно выговаривали слова, отказавшись от сленга. Мэтт такого еще никогда не слышал.
— Итак, сейчас я покажу вам елку, — сказала его мать, идя в гостиную, — только не крошите там.
И ребята покорно пошли за ней. До Мэтта донесся смех.
Маленькая комната показалась ему еще меньше чем обычно. Напротив дальней стены, между креслом и окном, стояла самая большая елка из всех, что Мэтт видел раньше. На полу стояли знакомые коробки с гирляндами и игрушками, мгновенно навеявшими ему воспоминания о детстве. Борясь с нахлынувшими воспоминаниями, Мэтт понял, что его мать — гениальна. Обычно эта работа занимала у них двоих большую часть дня и была ужасно утомительной. По крайней мере, сейчас все будет сделано быстро и, возможно, компенсирует его стыд.
— Итак, — сказала Сандра, — нам нужно отодвинуть кресло, чтобы освободить для елки место, потом поставить ее в ведро и повесить на нее все это дерьмо.
«Господи, — подумал Мэтт, — а сейчас она пытается быть крутой».
— Мэтт, а ты почему не присоединяешься? — спросила она.
Интересно, она его ненавидит? Такая мысль еще ни разу не мелькала у него в мозгу, но теперь это казалось вполне возможным.
— Скажите, вы все собираетесь в Гластонбери после колледжа?
Они закивали, а Мэтт вздохнул с облегчением. Покачав головой, его мать присела на ручку дивана.
— У вас хорошие оценки в этом семестре?
Мэтт перестал дышать. Опустив голову, Даз пробормотал:
— Я так не думаю. Знаете, мы были немного заняты…
— Заняты?
— Угу.
— Слишком много секса, не так ли?
Ребята неловко рассмеялись. «Я просто покончу жизнь самоубийством, — подумал Мэтт, — никто не заметит».
— Ну, так… а эти девочки, — спросила его мать, — у них тоже плохие оценки?
— О нет, — подал голос Си, — они хорошо учатся.
— Это нормально, — вмешался Даз, — никто не ждет от нас таких же хороших оценок, как у девчонок.
— А вы сами? — спросила Сандра. — Вы хотите, чтобы девчонки учились лучше вас? Хотите боссов-женщин?
— Ну, этого не случится, — резко возразил Си.
— Нет, у нас все будет нормально, — сказал Даз.
— А почему вы так считаете? — спросила Сандра.
— Ну, так все закончится тем, что они понарожают детей, разве нет? — улыбнулся Даз.
Они все гордо посмотрели на нее. А она смотрела на них.
— Ну, хватит! — почти выкрикнул решивший вмешаться Мэтт. — Давай мы просто сделаем то, что нужно. И все.
— Да, конечно, — сказала мать изменившимся тоном, что могли заметить только Мэтт и собака.
Ребята принялись всячески заверять ее в том, что с ними елке ничего не грозит, а Мэтт, закрыв за матерью дверь, повернулся к ним.
Он ожидал смеха, оскорблений и тычков.
— Ты зачем это сделал? — спросил Даз. — Мы же разговаривали.
— Вот именно, — добавил Си. — Дурак какой-то.
— Ну, — начал было Мэтт, — я…
— Ладно, — перебил его Даз, — я включу музыку. Си, ты и Тони поставите елку в ведро. Мэтт, ты готовь гирлянду.
— Но… — снова начал Мэтт.
— Давайте сверим часы, — сказал Даз, — сейчас пять минут восьмого.
Они сверились.
— Начали! — скомандовал Даз. И так они и сделали.
Скрестив ноги, Джон сидел на коврике в гостиной и неверяще смотрел на Сьюки, сидящую напротив него. За такое поведение он не собирался помогать ей переписывать ее резюме.
— Пардон? — переспросил он.
— Я, — медленно и четко повторила Сьюки, — собираюсь проникнуть внутрь тебя.
— Нет, черт возьми, ни фига.
— Да не буквально, Джон. Я же не ведьма.
— Тогда ладно.
— Это метафора.
— Слава богу.
— Мы поработали над твоим дыханием. Это заняло всего четыре недели, и это весьма неплохое начало. А теперь нам надо потрудиться над твоим голосом, тем, как ты сидишь, как ходишь, двигаешь головой, как говоришь и так далее. В общем, над всем.
— Ты будешь смотреть, как я хожу в туалет?
Проигнорировав его вопрос, Сьюки сделала странную вещь. Она обхватила живот руками, опустила плечи, сгорбила спину и втянула шею. А потом спросила:
— Как я выгляжу?
— Как моя мать, — моргнул Джон.
— Интересно.
— Странно, — согласился он.
— Ты можешь что-нибудь сказать обо мне, глядя на то, как я сижу? — спросила Сьюки.
— Ты выглядишь так, будто страдаешь запором.
— И?
— Чувствуешь себя неуютно.
— И?
— Молодой.
— И?
— Стеснительной.
— И?
— Несчастной.
Она кивнула.
— Я должна кое-что тебе открыть, — сказала Сьюки.
— Давай, — вздохнул он.
— Я сижу в точности так, как ты.
— Увянь, — отмахнулся Джон, — я так не выгляжу.
— Именно так. Только ты не блондин и не такой худой. Джон потерял дар речи. Он медленно осмотрел себя и понял, что она права. Он действительно сидел так, как она показывала. Абсолютно все было одинаковым — от того, как она сложила пальцы, до выражения лица.
— Ну, — сказала Сьюки, — какие шаги будем предпринимать?
— Покупать пистолет, — прошептал Джон.
— Ни в коем случае, — заявила Сьюки. — Это даже хорошо, что у нас есть над чем работать.
Джон с трудом кивнул головой.
— Это легко, — продолжала Сьюки, — тебе просто нужно подсказать, как измениться, и ты станешь похожим на Джеймса Дина.
— До или после аварии? — еще ниже опуская голову, спросил Джон.
«О господи», — подумала Сьюки. Когда у нее были такие уроки в школе актерского мастерства, они нравились всем. С другой стороны, никто из них не двигался и не сидел, как какой-то суицидальный тип.
Сьюки напомнила Джону, что дышать нужно, используя диафрагму, а потом попыталась сосредоточить его внимание на том, что его голос должен исходить из того же места, откуда и дыхание.
— Я не смогу, — сразу же заявил он.
— Сможешь, — пыталась уговорить его Сьюки.
— Я не знал, что надо будет учиться дышать и говорить, — простонал Джон. — А что, если мне нужно будет идти в это же время? Я же сразу все провалю.
— Джон, не будь идиотом, просто сконцентрируйся.
Он так и сделал. И, сначала медленно, он вдруг заговорил, используя диафрагму, а не голосовые связки. К его удивлению, голос его стал более низким, более глубоким и более выразительным. Он даже звучал более мужественно.
— О господи! — воскликнул он глубоким голосом. — Ты великолепна!
Сьюки улыбнулась. Джон просиял.
— А теперь, — сказала она, — посмотрим, сможем ли мы до Рождества научить тебя ходить, как Клинт Иствуд.
— Но осталась всего неделя.
— Ладно, — согласилась она, — тогда, как Барт Рейнольдс.
— Отлично! — подпрыгнул Джон. Сьюки предостерегающе подняла палец:
— Диафрагма!
Джон глубоко вздохнул и заговорил басом, заставившим его снова просиять.