— Это даже не худший подарок виконта.
— Мне трудно в это поверить.
— Правда!
Зимой в городе нет golden hour, времени, когда свет превращается в золотую пыль. Но сегодня моей подруге он всё равно не нужен: она сияет как никогда. Благодаря виду из окна ресторана.
Мы находимся так высоко, что весь город лежит у наших ног.
Вики наклоняется к центру стола, чтобы открыть мне секрет.
— Монокль, — говорит она.
— Что?
— Монокль, усыпанный драгоценными камнями, — уточняет она, запрокидывая голову назад и заливаясь смехом.
— Монокль?!
— Да! На Рождество! — Она постукивает подушечкой пальца по уголку глаз, стараясь не испортить макияж. — Клянусь, я до сих пор не поняла, что мне с ним делать.
— Ты уверена, что это был монокль? — уточняю я.
— Да, уверена.
— Точно-точно, Вики? Может, это новая, ещё не представленная на рынке модель вибрат…
— Эдоардо! — перебивает Виктория в шоке.
— Какая ты англичанка, — поддразниваю я, допивая в бокале вино.
Напыщенная пара средних лет, сидящая за соседним столиком, окидывает нас недоумёнными взглядами. Мы устраиваем слишком много шоу в зале. Мне плевать. Впервые за несколько дней я чувствую себя расслабленным.
Я правильно сделал, что дал себе передышку. Лондон вызывает у меня иллюзию, что могу забыть о ядерной катастрофе, которую оставил дома.
— Помнишь то бессмысленное мероприятие моего отца в Миллингтон Хаус? Мне было четырнадцать, а тебе шестнадцать. Они прикрепили тебя ко мне в надежде, что подашь хороший пример. И через два часа нас нашли...
— На пристани озера поместья, в промокших церемониальных одеждах и с украденной бутылкой шампанского. Мы пели We are the Champions хором с маленькими детьми твоей тёти, — заключаю я, вспоминая.
— Как часто мы виделись в то время? Раз в полгода?
— И мы всё равно умудрялись затевать всякие шалости. По крайней мере, пока ты не обрела титул.
— Ты всегда был более аристократичным, чем я, синьор Зорци. Твой род древнее моего.
— Я всегда его позорил, — продолжаю смеяться я. — Но в любом случае первенство уступаю отцу. Хуже, чем он, сделать невозможно.
— Не желают ли господа десерт?
Официант прерывает нас с любезностью, которую я не уверен, мы на самом деле заслужили.
— О, Эдоардо, мы хотим десерт? — озорно спрашивает Виктория.
Думаю, она тоже навеселе.
— Конечно, да, — киваю я.
Я принимаю меню десертов и начинаю читать его с расстановкой, анализируя варианты один за другим. Невероятно! Нет никакой веганской альтернативы. Если бы Камилла была здесь, я бы не знал, чем её угостить.
Я замираю с меню в воздухе, поражённый озарением.
— Эдо? Всё в порядке?
Нет. Бля, всё не в порядке.
— Да, — киваю я. — Ты решила?
Виктория кладёт на стол меню десертов. Я чувствую, как её взгляд задерживается на моих глазах, перемещается к губам, спускается к адамову яблоку, а затем ниже, к элегантному костюму, который я подобрал под цвет её платья. Она воспринимает меня по-другому, будто смотрела на меня много лет, но только сейчас заметила.
Я хмурюсь.
— Вики?
— Я приняла решение, Эдо. Да, я выбрала.
— Хорошо, — отвечаю я, и как только подходит официант, заказываю, не задумываясь:
— Всё, что закажет она.
Конец ужина мы проводим за лёгкой болтовнёй и анекдотами из прошлого.
Виктория больше не спрашивает меня о том, что произошло в Италии, и я ей благодарен. Но не думать об этом невозможно. Невероятно также провести вечер с женщиной, не препираясь половину времени и не целуя её до потери рассудка вторую половину.
Перед уходом моя подруга идёт в туалет, а я пользуюсь возможностью заплатить за ужин и совершаю глупость. Я снимаю блокировку с телефона в поисках... сам не знаю чего.
Камилла не зарегистрирована ни в одной социальной сети.
Она уже несколько дней не выходит в рабочий чат.
Думаю, она заблокировала меня в личных приложениях, потому что и там в последнее время я не видел её активности.
Мне до смерти обидно, она даже не подумала о том, что, возможно, возможно, возможно, я действительно сделал всё, что мог, учитывая, какие были альтернативы: дерьмо и дерьмо в кубе. Что ещё я мог придумать? Что, как не попытка спасти единственное, что можно спасти, единственное, что стоит защищать любой ценой?
— А вот и я! — Рядом со мной появляется Вики. Она поправляет волосы, застёгивает пальто, взятое из гардероба, и поправляет сумочку. — Шофёр должен прибыть с минуты на минуту.
Я провожаю Вики к лифту, который доставляет нас на первый этаж.
Снаружи ясный, но беззвёздный лондонский вечер встречает нас прохладным воздухом. «Мерседес» припаркован перед входом, и через мгновение мы уже уютно устраиваемся в тепле салона.
От ресторана до пентхауса Вики в Кенсингтоне всего около десяти минут, огибая Гайд-парк. Под асфальтом без остановки проносятся вагоны Кольцевой линии метро.
Если бы Камилла оказалась здесь в качестве туриста, она была бы внизу, дыша спёртым воздухом между группой детей, слушающих оглушительную музыку в наушниках, и дамой средних лет с сумкой для покупок на запястье, и удивлялась бы тому, насколько разнообразен человеческий род.
— О чём ты думаешь?
— А… ни о чём, — задумчиво касаюсь своего лба. — Что вечер был хороший. Мне не хватало этого.
— Мне тоже было хорошо, — подтверждает Виктория.
Машина останавливается перед зданием. Водитель выходит первым и широко открывает перед ней дверь.
— Приятного вечера, господа.
— Спасибо. Спокойной ночи вам, — вежливо прощаюсь я.
Кто знает, как мужчина был раздражён, пока нянчился с нами. Конечно, это его работа, но стоило ли беспокоить водителя весь вечер ради десятиминутной поездки?
— Хочешь что-нибудь сделать перед сном? — спрашивает Виктория, войдя в лифт здания.
— Я устал. Знаешь, полёт...
— Конечно, — На её лице появляется непринуждённое выражение. Надеюсь, я не обидел Вики своим переменчивым настроением. Понимаю, сегодня я не слишком хороший собеседник.
Двери лифта широко открываются на верхнем этаже пентхауса. Вики вставляет ключ в замок, и я сдерживаюсь, чтобы не разразиться смехом, когда оказываюсь напротив жуткой бронзовой статуи.
— Ах, так ты всё ещё немного счастлив, — поддразнивает она, захлопывая дверь.
— Да, конечно. Извини, если я показался...
Я больше ничего не могу сказать.
Её рот, прижатый к моему, заглушает остаток фразы.
Всё это происходит так быстро, что я не могу предугадать. В один момент мы разделены, а в другой — её руки в моих волосах, её губы шевелятся, ища моего соучастия.
Странно, когда тебя целует человек, которого ты знаешь всю жизнь.
Словно действие, не имея в себе ничего плохого, является неуместным. Выцветший набросок того, как должно быть.
Тепло её тела должно пробудить моё возбуждение. Нежность губ должна, по крайней мере, дать мне представление об открывающихся вдали вратах рая, обещающих мне чудеса. Я должен быть на взводе с учащённым пульсом, подвластный неудержимому ожиданию сжечь все ступени, но единственное, что я думаю... нет.