— Знаете ли вы, что ВОЗ включила алкоголь в список канцерогенов? — меняю тему я.
— Лучшие вещи в жизни либо аморальны, либо незаконны, либо от них толстеют, — начинает по новой Грета, переворачиваясь на подушках.
— Я знаю эту! Это... это… — Беа размышляет. — Оскар Уайльд!
— Чёрт, у тебя нет ни одного попадания.
— Извините меня за то, что я менеджер по технической документации, который не тратит своё свободное время на изучение цитат на стене в Facebook.
Беа плюхается рядом со мной на ковёр и протягивает мне мохито.
— Люблю тебя, — говорю и делаю глоток. — Девочки, тост! Тост!
— Я начну! — Грета, как личинка, переползает на локтях и садится. — За ночной лагерь в астрономической обсерватории для детей и отцов, которые сегодня оставили нас дома свободными!
Она протягивает руку, предлагая «дай пять», на что я немедленно отвечаю взаимностью.
— За мужей, которые остаются дома с новорожденными, не желающими спать! — Беа добавляет бокал к нашим соединённым рукам.
— За подруг, которые выступают в роли твоих социальных работников, пока ты пьяная заполняешь формы увольнения с единственной приличной работы, которая у тебя когда-либо была! — выкрикиваю я и делаю большой глоток мохито.
Беа не потеряла свою волшебную руку. Её коктейли по-прежнему восхитительны. В голове такая лёгкость, что я готова раздеться и начать танцевать в нижнем белье на террасе. В середине зимы!
— Ками переборщила с ромом, — считает Беа.
— К сожалению, трудно забыть кого-то, выпив порцию орчаты, — вмешивается Грета с блестящими глазами. — Эта непростая. Желаю удачи.
— Хм, да, наверняка это из... из....
Я хмурюсь, мне любопытно.
— Из?
— Это… гм... — бормочет Беа. — Капец, Грета. Просто скажи мне!
— Хьюго Пратт.
— Кто?
— Беа, ты серьёзно? Корто Мальтезе тебе ничего не напоминает?
— Кстати, о серьёзном, — она бросает на Грету убийственный взгляд и меняет тему, — когда у тебя собеседование, Ками?
— Собеседования. — Я считаю на пальцах, концентрируясь, чтобы выловить ответы из нейронов в болоте алкоголя, пропитавшего мой мозг. — Одно утром в среду, в четверг в тринадцать, а потом...
— Мы все знаем, что собеседование, которое считается, только одно!
— Видишь, видишь, Феррари... наконец-то поддержание своего профиля LinkedIn в актуальном состоянии даёт результаты, — смеётся Грета.
— Конечно, они позвонили ей! Она запустила целый потоковый сервис вещания (с моей помощью). Что бы ни говорили наши дерьмовые боссы, — вмешивается Беа, — только те, кто принимает тебя как должное, думают, что ты больше не можешь воспроизводить магию.
— Я не хочу воспроизводить никакую магию. Я перестала воспринимать всё как задание и, что более важно, перестала вкладывать своё сердце туда, где другие хранят острые ножи, всё ещё окровавленные от предыдущей жертвы.
— Ты точно не найдёшь другого сексуального аристократа, чтобы отвлечься, — комментирует Грета.
Я гримасничаю.
— А кто хочет ещё одного? Отныне работа будет только работой. Это если я смогу её найти. Иначе работа станет утопией, а я буду вынуждена через полгода переехать обратно в родительский дом. Если такова моя судьба, убейте меня.
— Ты найдёшь другое место, — утешает меня Грета.
— Подождите, — замерла я, — вы тоже это слышите?
— Если это голос совести, оставьте его на сегодня.
— Если это меня ищет муж, потому что Ураган не засыпает, то да, — вторит ей Беа.
Грета опускается обратно на диванные подушки.
— Может, выберем фильм? Я хочу ужастик без сюжета и с брызгами крови повсюду.
— Тебе недостаточно иметь в трусиках раз в месяц по расписанию ремейк «Челюсти»?
— Стремительное желание избавиться от ужина — достигнуто! — притворно возмущаюсь я.
— И, кстати, это мелодия телефонного звонка. Не мой, я отключила.
— И не мой, — говорю я, доставая телефон из кармана джинсов. Включён, но тихо, как ночью на кладбище.
Беа неохотно встаёт.
— Ведь знала, что нужно было перевести в режим полёта.
— Дилетантка, — комментирует Грета.
— Я слышала тебя! — Беа продвигается зигзагом между детскими игрушками к столу. А взяв мобильный в руки, она белеет.
— Проблемы, синьора Мацци? — спрашивает Грета.
Беа прищуривает глаза.
— Эм, я...
Её рингтон добавляет больше какофонии к музыке диско.
— Давай, отвечай! — призываю я и пытаюсь встать, правда ноги отказываются от сотрудничества. Неужели я выпила так много? — Хочешь, чтобы я поговорила с Марко?
— М-Марко?
— Да, помнишь своего мужа Марко? Высокий, симпатичный, носит очки? В теории ты даже живёшь с ним, — поддразниваю я, приближаясь.
— Марко! А-а-ах да, конечно, это Марко!
— Дай мне телефон, я скажу ему, что ты спишь, и разбудить тебя — значит нарушить твои права человека.
Беатриче поднимает руку и делает пируэт, уворачиваясь от меня.
—Эй, п-привет, милый! Почему ты звонишь мне в такое время в пятницу вечером? Ты ведь помнишь, я на вечеринке по случаю увольнения Камиллы?
— Алло, Марко! — кричу я в трубку. Беа пытается уйти, но я следую за ней. — Скажи нам, что с Але всё хорошо, потому что мы не вернём тебе Беа сегодня вечером!
— Да, Марко, Камилла здесь, и она... э, в порядке...
Я надуваю губы обидевшись.
— Я в полном порядке!
— Вот, слышал, она в полном порядке.
— Я в полном порядке, я не выплакала литры слёз за последние несколько дней, я не напилась белого рома сегодня вечером и я совсем не влюблена в парня, который три недели был моим боссом!
Здесь жарко, не так ли?
— Вот именно, она не влюблена в... этого. И она не пытается раздеться посреди гостиной...
— Я не виновата, что здесь жарко и коленки трясутся! А может, это качается пол? Я не уверена.
— Марко, дорогой, боюсь, я не могу... помочь тебе прямо сейчас...
— И вообще, нахер, — объявляю я, выпивая последний глоток мохито и ударяя бокалом о стол. — Это неправда, что я не влюблена в него.
— Дерьмо, — шипит Беа.
— Я люблю его! Я его ненавижу... но и люблю тоже.
В утверждении, вызванном парами алкоголя, есть что-то освобождающее.
— Знаю, это так глупо. Он самый большой сноб на свете. Он высокомерен, претенциозен и ставит себя выше всего. Его появление стало причиной моей гибели, мы совместимы, как дьявол и святая вода... но почему тогда моё глупое сердце не поддаётся на уговоры? Почему оно продолжает страдать и тосковать по нему? Какой извращённый механизм скрывается в чувстве, которое во что бы то ни стало подталкивает к человеку, который тебе не подходит? Мне ведь тридцать лет — тридцать один — а не восемнадцать! Я всегда считала себя человеком, способным отличить то, из-за чего стоит страдать, от того, что этого не стоит, способным поставить логику выше порывов, которые ведут в никуда...
И всё же мне достаточно, чтобы он находился менее чем в метре от меня, как я превращаюсь в кучу иррациональности и неправильного выбора, желания оскорбить и наброситься на него, к несочетаемой смеси инстинкта и провокации, погони и заблуждения, эндорфинов и разбитого сердца.