Лесли предупредила меня, что ее родители очень странные, старомодные и косные люди даже по британским меркам, но она не говорила, что ее отец способен голосом вызывать к себе цветы из ваз и кувшинки из пруда.
Он снова громко кричит:
— Лилия!
— Я иду, Трев… ради бога! — грассируя, отзывается кто-то с лестницы.
Вниз сходит Лилия Ашер-Соумс, которая лет тридцать назад могла бы быть точной копией Кэрол Ломбард. Сейчас она выглядит как любая богатая консервативная британка-мать в возрасте от пятидесяти до шестидесяти: розовые круглые щеки, подкрашенные каштановые волосы с серебристыми прядями и много румян… Они с мужем безупречно одеты: на Треворе — синий блейзер, красный жилет, желтый галстук, она — в длинной черной юбке, бежевой блузке и с жемчужным ожерельем.
— Боже мой! — судорожно вздыхает она, рассмотрев мое лицо.
— Я обычно выгляжу по-другому, — говорю я. — Можно мне присесть?
Они дают мне расписаться в большой старинной книге с золоченым обрезом, лежащей на маленьком столике возле входной двери. Сначала я думаю, что они затевают эту канитель с росписью в целях безопасности на случай, если после моего ухода недосчитаются пары серебряных чайных ложек или фамильных драгоценностей, но, полистав книгу, замечаю, что начата она в восьмидесятых годах девятнадцатого века и каждый посетитель или посетительница этого дома запечатлели здесь свое имя. Это означает, что теперь моя подпись будет красоваться рядом с именем Уинстона Черчилля! И, возможно, с именами таких людей, как лорд Бивербрук, Энтони Иден, леди Астор, Ивлин Во, принцесса Ди и… и кто знает, кого еще?
Я сажусь напротив хозяев на диван (на обивке изображены какие-то диковинные азиатские цветы размером с человеческое сердце) и описываю им свои приключения. Они повторяют без конца «О, боже!», а Лилия в одном месте даже произносит: «Должно быть, вы сейчас переживаете довольно трудный период вашей жизни, верно?» — на что я, вспомнив «Гиннес», пилюли и Массапикуа, отвечаю: «Ей-бо, точняк, я переживаю давольна трудный период сваей жизни!» В этот момент Тревор громко кашляет, и мячик для гольфа, свисающий с его правого глаза, подпрыгивает несколько раз.
Они предлагают мне выпить чаю, я соглашаюсь, и Лилия уплывает по персидскому ковру на кухню.
Пока ее нет, Тревор, беседуя со мной, упоминает имя Колина Тенбриджа-Йейтса.
— Вы собираетесь повидаться с ним, пока будете здесь?
Лесли говорила о визите к Колину, но идея мне кажется настолько абсурдной, что я отказываюсь от нее с ходу.
— Нет, — отвечаю я Тревору, — я вообще-то этого не планировал.
— Они с Лесли, похоже, испытывают некоторые трудности и довольно часто ссорятся по разным причинам.
«Я — одна из этих трудностей», — хочется мне выкрикнуть, с видом триумфатора подпрыгивая на диване вверх-вниз и молотя кулаками воздух.
Какой-то глухой стук доносится с кухни, и Тревор, почесывая щеки длинными пальцами, громко спрашивает жену, все ли в порядке. Она кричит в ответ, что все нормально — это она всего лишь упала.
— Да, конечно, они у них имеются, — говорю я Тревору, возвращаясь к разговору о трудностях, и медленно сползаю с дивана на пол.
— Я просто не знаю, подходит ли он ей. Временами с ней бывает так трудно, — развивает он тему, не обращая внимания на мои перемещения.
(О, господи… он себе даже не представляет, как трудно с ней бывает мне.)
Потом он спрашивает меня:
— Скажите, у вас есть другая рубашка?
Я осматриваю свою темно-синюю рубашку, половина которой стала коричневой, подернувшись рябью складок.
— Не с собой.
Лилия вплывает обратно в комнату, держа в руках серебряный чайный сервиз, являющийся наверняка семейной реликвией, которую можно продать за тысячу долларов. Я замечаю, что ее толстые икры тут и там покрыты черно-синими отметинами, по паре синяков есть у нее и на каждой руке.
— Лесли всегда была такой еще с тех пор, когда была маленькой девчушкой, Трев, — говорит она, устанавливая поднос на стол между диванами. (При этом ее полная грудь, которую Лесли не унаследовала, покачивается туда-сюда, как маятник.) — У нее это твоя черта, дар-р-рагой.
(Мать тоже произносит «дар-р-рагой»… это может быть интересно.)
На подносе наставлено столько различных предметов, что можно подумать, будто она собирается делать хирургическую операцию на моем носу: фарфоровая чашка с эмблемой, серебряный молочник со сливками, крошечная сахарница, серебряный чайник с горячей водой, оловянное блюдце с медом… и так далее.