Доктор Миранда Карри понятия не имела о том, что Лилия Ашер-Соумс отошла в мир иной, и после моего рассказа лишь подытожила:
— Ну, я полагаю, все к тому и шло, не так ли? Притом, что она постоянно падала.
Она повторно обрабатывает мои швы и, услышав от меня историю про «Тернбул энд Ашер», говорит:
— Ах да… я уже читала об этом.
— Читали?
— Да. В утреннем «Таймс».
Она спрашивает, выписали ли врачи из больницы святой Марии мне что-нибудь от боли. И я вру ей, отвечая, что не выписали.
Она дает мне рецепт на пятьдесят обезболивающих, и уже через несколько минут я покупаю их в ближайшей аптеке, а потом беру такси до «Оксен энд Дэйзи» в Сохо.
Даффид Дуглас и Гарри уже там, ждут меня на улице.
— Где ты гуляешь? — спрашивает Гарри.
— Ты все равно не поверишь, да и опоздал я всего на десять минут.
Он с интересом разглядывает мое лицо — доктор Карри сделала мне новую повязку — и говорит:
— На тебя что, грузовик наехал или еще что?
— Лучше не спрашивай, — отговариваюсь я.
— Да ладно, я сам только что пришел, — говорит Даффид.
— Мы сделаем все быстро, — успокаивает нас Гарри.
Пока он достает экспонометр и определяет лучшее место для Даффида на фоне его любимого убежища в Сохо, я задаю автору еще несколько вопросов, на которые он отвечает, не задумываясь.
Гарри примеривается и начинает щелкать затвором, а я стою и мечтаю о разном: о женитьбе на Лесли и переезде в Лондон, о переходе на работу в «Эго» после того, как Нэн сочтут неудобоваримой, словно залежавшееся мясо, и отзовут в Штаты. Я представляю, как заживу в пластиковом свадебном торте (после того как не станет Тревора) среди кремовых колонн. Я вижу Лесли, бесцельно слоняющуюся по саду, и наклоняющуюся над цветами всего в нескольких шагах от места последнего падения ее матери, А еще я думаю о загородном особняке или коттедже в сельской местности (полагаю, он у них имеется). Я представляю, как порой звоню Даффиду Дугласу, и мы засаживаем по паре литров пива, а потом отваливаем тридцатник стопятидесятикилограммовой мегере в нацистском прикиде, чтобы та плетью и палкой вогнала нас назад в реальный мир.
Даффид Дуглас сообщает мне, что записывает аудиоверсию романа «Раздавить жабу».
— Она реально поможет людям лучше понять книгу, сделает ее более доступной?
— Геально, не знаю.
— А сейчас можно пару улыбок, Дафф? — просит его Гарри.
Вспомнив пожелание автора, я оттаскиваю фотографа в сторону и объясняю ему, что Дуглас хочет, чтобы его сняли «в газдумьях».
— О’кей. Тогда не улыбаемся, — говорит Гарри.
Я спрашиваю Даффида, о чем будет его следующая книга.
— Я назову ее «Ггязные мальчики», — говорит он.
— Что это такое? Разные мальчики?
— Ггязные. Как немытые.
— А, грязные! Грязные!
Он собирается писать о группе малолеток, сбежавших из дома, продающихся старикам, а затем перерезающих им глотки.
— Типичная для тебя веселенькая тема.
— Да… в точку.
Я перебираю в кармане кассеты с фотопленками, отснятые Гарри, пока мы с Даффидом идем на Черринг-Кросс-Роуд.
— Я хочу спросить у тебя кое о чем… Почему ты не захотел дать интервью по телефону или ответить на вопросы по факсу?
— Я бы пгедпочел такой способ. Господи, тебе бы тоже было легче… по кгайней меге, твоему носу.
— Но мне сказали, что ты согласен на интервью только при личной встрече?
— Я не знаю почему, пгиятель, — отвечает он. — Похоже, что кто-то очень хотел, чтобы тебя не было гядом, тебе так не кажется?
После того как он спускается в подземку, я направляюсь на Лонгэйк, в британский филиал «Эго». Вместо летаргической красавицы Фионы сегодня там сидит пухленькая молоденькая женщина с мужской стрижкой, двумя кольцами в носу и очень румяными щеками.
— Привет, меня зовут Захарий Пост. Я работаю в «Ит», в Нью-Йорке, — говорю я ей, показывая свое «версальское» удостоверение. — Нэн Хотчкис здесь?
— С-сщщас.
— Что сейчас?
— С-сщщас!
— Да! Прямо сейчас! Скажи ей, что здесь Зак Пост.
Она закатывает глаза, и все начинается снова. Секунд через тридцать я понимаю, что принял «через час» в ее исполнении за «сейчас». Нэн, объясняет мне она, обычно не приходит на работу раньше одиннадцати часов.
Я говорю ей, что тогда зайду попозже. Спускаясь по лестнице, я мечтаю о работе, на которой можно не показываться до одиннадцати утра.