— А?
Вентилятор поворачивается и сдувает волнистые каштановые локоны ей на глаза, заставляя откинуть волосы рукой назад.
— Мы ведь с ним начали встречаться, — объясняет она мне.
Затем Айви снова плачет, но уже посмеиваясь, разрываясь между огорчением за себя и радостью за своего высокого, тощего, неуклюжего, бледного и прыщавого бойфренда, который отныне будет сидеть лицом ко мне всего в нескольких метрах.
Тодд въезжает в кабинку спустя несколько часов, и если бы не объяснение Айви со мной, то мне бы никто об этом не сообщил. Само по себе это является пощечиной мне. Где же Бетси, которая должна была позвать меня в свой кабинет, и почему Вилма не соизволила ни о чем намекнуть при встрече в коридоре?
— Этот стол довольно шаткий, — говорит Тодд, когда опускается на стул, чтобы ощутить себя на новом месте.
— Он вполне устраивал и Вилли, и Нолана, — замечаю я.
Тодд берется за металлическую столешницу с двух сторон и пытается сдавить ее. Он напоминает пилота, осматривающего кабину нового самолета, и поэтому я спрашиваю его:
— Когда взлетаем, капитан?
После того как я на этом же месте видел Вилли, весящего теперь сто тридцать килограммов, Тодд напоминает перевернутую метлу в очках с проволочной оправой, болтающихся под прутьями.
— А как Марк Ларкин в качестве босса? — интересуется он.
— С ним бывает трудновато, но, по правде говоря, он самый лучший босс, который у тебя когда-либо будет. И хороший товарищ тоже.
Иногда мне бывает мучительно больно играть во все эти шарады. За день до этого я обедал с Марком Ларкином в «Ля Капоне». Это было унизительно: он обращается с официантами как с насекомыми.
Тодд открывает и закрывает ящики стола — привыкает к новому месту.
Спустя несколько часов к нам заглядывает Айви, чтобы сказать ему «привет». Она добра, великодушна в своем поражении и произносит все, что положено говорить при подобных обстоятельствах. Когда она поворачивается, чтобы уйти, я отрываюсь от какой-то бумаги, которую просматривал, притворяясь, что читаю, и встречаюсь с ней взглядом. На одно мгновение мне кажется, что мы — единственные живые существа в мире, все другие исчезли, и весь мир наш и только наш, все города мира и острова принадлежат только нам… и все же нам абсолютно нечего сказать друг другу.
Временами я бываю не таким цыплячьим дерьмом, каким могу показаться. В тот день, когда Вилли сказал, что его уволили, я вошел в кабинет Марка Ларкина, чтобы попытаться спасти товарища.
От яркого солнца, пробивающегося сквозь опущенные жалюзи, комната кажется янтарной, с потеками коричневого и малинового, словно мебель и ковер облиты темным ликером.
— Мне кажется, что это большая ошибка, — начинаю я.
— Признаюсь, я не принимал во внимание твою привязанность, когда мы принимали решение о переводе.
— Мы? Ты, Бетси…
— И Регина.
— Как насчет того, чтобы просто предоставить ему отпуск?
Он откидывается назад в кресле и скрещивает кисти рук за головой в классической позе «босса», но это не очень дальновидный ход, поскольку подмышки у него совершенно мокрые.
— Ты хочешь, чтобы я его «уволил обратно»? Ты понимаешь, что это выставит меня слабаком и создаст опасный прецедент?
Сейчас я готов выбить из него дух голыми руками, но буду страшно огорчен, когда он этот дух испустит, потому что это лишит меня наслаждения от самого процесса выбивания. Да, он говорил, что спровадить Вилли в отпуск было бы разумным решением, но он не может на это пойти, потому что это заставит его, Марка Ларкина, выглядеть слабым. Господи, как этот ублюдок еще не возненавидел себя самого!
— Это несправедливо. Он — хороший парень, — говорю я.
— Хорошие парни не грозят убийством.
— Не знаю, могу ли я согласиться с этим.
Он поднимается и подходит к окну, практически растворяясь в янтарном свете. Это великолепный кабинет: большой, удобно расположенный и с грандиозным видом из окна. Я бы чувствовал себя в нем прекрасно. Он проводит пальцами по жалюзи вниз и затем обратно вверх, раздвигая пластинки и впуская свет внутрь. Сквозь щель я вижу трамвай, ползущий на Рузвельт-Айленд.
— Только очень немногие люди добиваются в жизни успеха, Пост, понимаешь? А остальные остаются… просто карликами.
Я чувствую, что надвигается крупный разговор, и ощущаю благоговейный страх.
— Я имею в виду настоящий успех. Я думаю, я важная персона, потому что являюсь старшим редактором этого на редкость успешного глянцевого журнала, но есть Регина Тернбул, которая является главным редактором, у которой жалованье в десять раз выше моего и которая живет на Саттон-Плейс. И Регина сидит сейчас в своем кресле, воняя «Шанелью», только потому, что Мартин Стоукс позволяет ей это. Но ты знаешь, с кем Мартин Стоукс, который зарабатывает в три раза больше нее, обедал на прошлой неделе? С вице-президентом Соединенных Штатов Америки. Вау! Со вторым самым могущественным человеком в свободном мире. Но, когда они сидят там, в кабинете вице-президента, неожиданно раздается телефонный звонок. И мужику приходится пойти и принести президенту чашку кофе. Черного, без сахара.