Мне просто нужно вести себя как обычно.
Так что бы делал Захарий Пост в данной ситуации? Если бы я проснулся однажды, включил телевизор и узнал, что мой босс, одно время бывший моим врагом, совершил самоубийство?
— Мам?
— Захарий?
— Ты смотрела новости? Мой босс умер.
— Это тот, который бросился под поезд метро?
— Нет. То был не он.
Я пересказываю ей содержание выпуска новостей.
— Кто знает?.. Может быть, тебе это пойдет на пользу? — делает она предположение после коротких соболезнований.
— На пользу?
— Ну, я думаю, для тебя открылась вакансия…
Когда родная мать поддерживает тебя, то всегда думаешь, что совершил правильный поступок.
Что бы я сделал еще?
Позвонил бы я Марджори? Трудно сказать. Если бы не знал, что она встречается с Марком Ларкином, я бы позвонил. Я догадываюсь, что именно она обнаружила тело. Но откуда я могу знать, что было что обнаруживать? Поэтому мне следует позвонить. Это было бы нормальное поведение.
— Марджори… Ты слышала?..
— Да. Я знаю.
— Как это случилось?
— Как? Снотворное. Вопрос — почему.
Снотворное?
— Ну, он действительно выглядел переутомившимся в последнее время. Ему могло хватить одной капсулы снотворного.
— Я первой нашла тело. И записку.
Все идет просто идеально. Притворяясь, что новость меня шокировала, я в этот момент ликую и чуть не пританцовываю.
— Ты? Мне так жаль.
— Да. Он лежал лицом вниз, в зеленых пижамных брюках «Джей Кру», на затягивающейся шнуровке. Он был абсолютно белый.
И вдруг она спрашивает:
— Ведь это не ты убил его, Зак?
Будь собой. Когда она сказала «снотворное», я уже был начеку, чтобы не поправить ее, что это было обезболивающее. Будь собой.
— Да. Я убил этого сукина сына. Послушай, ведь я ушел с тобой после вечеринки. Может быть, это ты убила его?
— Все это так странно. Господи, не везет мне с мужиками… все ухудшается. И вот я снова одна.
— Марджори, должен тебе заметить, что ты не кажешься сильно расстроенной.
— Если честно, мне он разонравился. И теперь вот это.
Осталось сделать самый важный звонок. Но Вилли звонит мне первым:
— Зэки, ты слышал?
— Я только что собирался тебе…
— Он мертв.
— Я знаю. Знаю.
— Он покончил жизнь самоубийством и оставил записку, говорят.
— Я знаю. В это невозможно поверить. Ты веришь?
— Нет. Не совсем.
Я помню, что разговариваю с человеком, который думает, будто его телефон прослушивается, и верит, что в тараканов, ползающих у него в раковине, вмонтированы микрокамеры. Все должно быть разыграно как по нотам, без отступления от сценария.
— Снотворное, я слышал, — говорю я.
— Правда? Кто тебе сказал?
— Марджори. Она обнаружила тело.
— Она?
— Да. Я не рассказывал тебе это… они встречались.
На несколько секунд воцаряется молчание.
— Как ты думаешь, почему Марк Ларкин сделал это? — спрашивает меня Вилли. — У чувака дела шли просто отлично.
Я поглядываю на экран телевизора, где с выключенным звуком идет выпуск новостей. В тридцатый раз прокручивают одну и ту же запись: вид издалека на Скеффингтон-Тауэрс, мощный наезд камеры, затем снова панорамный вид. Показывают двух мужчин, выносящих носилки, потом фотографию Марка Ларкина с широко раскрытыми глазами. Это чернобелый снимок со страницы «Ит»: «строгий вид Тедди Рузвельта».
— Кто знает? — отвечаю я. — Может, была невыносимая боль, которую он, всегда сдерживающий чувства, никому не показывал. Внешне — холодный, отстраненный, невозмутимый. Внутренне — испытывающий страдания, мучимый страстями, вулкан. Одновременно безмятежный и взбудораженный. Одним словом, он носил в душе ад.
— Да. Может быть, все так и было.
— Пока.
— Пока.
А затем была ночь кошмаров: холодные тюремные камеры с преступниками в каждом углу, бесконечные апелляции к судьям (в основном к Тревору Ашер-Соумсу), визиты священников, смертельные уколы, приготовленные в блендере «Вильямс-Сонома» стоимостью в четыреста долларов, и жестокие изнасилования расписанными татуировками уголовниками в душевой. И последний завтрак — курица в вине, кофейный коктейль с шоколадным сиропом, мартини «Бомбей Сапфир».
— Все хорошо знают, по какому поводу мы здесь собрались, — говорит Бетси Батлер. — Вилма зачитает нам сообщение от Регины. Но сначала я хотела бы сказать, что Марк Ларкин был… что ж, честно говоря, я не могу утверждать, что мы были друзья. Но… (Она борется с собой какое-то время, пытаясь объяснить то, кем он был, и в то же время остаться любезной.) Он был неотъемлемой частью коллектива нашего журнала. Движущей силой. Возможно, он был не самым легким в общении человеком, но…