— Знаешь, для того чтобы позвонить мне, тебе необязательно нужно до смерти хотеть в туалет.
С минуту мы разговариваем о делах в офисе. Она сообщает мне новую сплетню о Байроне Пуле, арт-директоре «Ит», и двух немцах, с которыми он познакомился в баре. Она инструктирует меня, чтобы я не вздумал пересказать это кому-нибудь еще, и я обещаю, что не буду, но в течение следующих двух дней рассказываю это двум разным людям.
Именно этого она и хотела от меня.
Я никогда не был официально влюблен в Марджори, как и она никогда не была официально влюблена в меня.
Но я знаю точно, что, если Марджори Миллет позвонит мне среди ночи и скажет: «Приезжай, пройдоха, займемся этим», — я примчусь. Я бы примчался, даже если бы она была на Таити, а я — в Исландии, даже если бы мне пришлось опустошить свой банковский счет, а если бы мне не хватало денег на билет туда, то просил бы на улице милостыню, чтобы набрать недостающую сумму.
Нечто подобное случалось уже однажды. Она была в Лос-Анджелесе, контролировала фотосессию с участием режиссера, очередного «анфан террибль» той недели (в каждом номере любого журнала издательства «Версаль» вы наткнетесь на словечки «инфан террибль», «вундеркинд», «вредный мальчишка Пека»[8] и «младотурки»[9]), а я проводил выходные дома. Было воскресенье, и я был дома; в Нью-Йорке было одиннадцать часов утра, и я подумал, что она должна была только проснуться.
— Лучше бы тебе быть сегодня вечером здесь, парень, — сказала она, и я заглотил наживку. («Пройдоха», «Красавчик», «Парень», «Ковбой», «Дружище»… В ней есть черты Вероники Лейк или Энн Шеридан, и это сводит меня с ума.)
Есть женщины, которым, если они позвонят вам из Лос-Анджелеса и скажут: «Лучше бы тебе быть завтра здесь», — вы ответите: «О’кей, конечно, сразу же после разговора с тобой я звоню в „Американ эрлайнз“ и заказываю билет». Но затем, как только вы кладете трубку, вы — как выражается ультрабрит Оливер Осборн — просто «передергиваете». И тогда вы говорите: «Эй, старик, ты не летишь в Калифорнию! Ни за что!» («Эрлайнз», должно быть, теряет ежегодно миллионы и миллионы из-за существования мастурбации.) Но есть женщины, из-за которых, когда они повелевают вам быть там на следующий день, вы передергиваете, но потом все равно отправляетесь в путь. Сперма еще не высохнет, а вы уже будете висеть на трубке, дозваниваясь в авиакомпанию.
Марджори позвонила мне, я передернул, позвонил в авиакомпанию, и менее чем через десять часов на террасе, с видом на транспортный поток в час пик по бульвару Сансет, ее ногти уже процарапывали красные полосы вверх и вниз по моей спине.
Это было похоже на то, что она держит меня на туго натянутом поводке, идущем от ее рук прямо к моему паху. Она звонила мне, она дергала за поводок, и я оказывался в такси, а затем — в ее номере, на диване, на полу, в постели, на кухне, у стены, под душем, на подоконнике, наполовину высунувшимся из окна.
— А теперь ты можешь идти, Красавчик, — говорила она.
Скажет ли мне когда-нибудь Лесли Ашер-Соумс: «Иди сюда, вниз, Зэки, ладно?» — в салоне такси? Скажет ли она мне когда-нибудь: «Пойдем в комнату для леди, припудрим меня» — в ресторане? Завалится ли она когда-нибудь без приглашения ко мне домой в субботу утром, часов в семь, в черном кружевном белье «Виктория Секрет»? Нет, вряд ли.
И разве эти вещи так уж важны? Наверное, только для недалеких людей. Но они, конечно, выглядят более важными, чем вещи, которые действительно важны, и пока это все продолжается, вы забываете, что же является важным, и это само по себе, наверное, уже является важной вещью.
А шум, крики и визг… они были невероятными. Однажды, когда мы были у нее на кухне, в дальней комнате с окна сорвались жалюзи. Иногда она приглушала крики ладонью, иногда подушкой, по которой она вдобавок била кулаком; со мной она испортила три подушки, кусая их и буквально вытрепывая из них набивку. Временами она была похожа на инструктора по вождению, покрикивающего на непутевого шестнадцатилетнего ученика: «СИЛЬНЕЙ! ПОМЕДЛЕННЕЙ! НИЖЕ! ЛЕВЕЕ! БЫСТРЕЕ! ВПРАВО! ПОВЕРНИ МЕНЯ! СЕЙЧАС! ХОРОШО, ВОТ ТАК! СТОП!» Она делала это страстно и агрессивно, голос у нее был невозможно сердитый, несмотря на все мои старания доставить ей удовольствие. Она не просто говорила: «Давай», у нее выходило: «Твою мать, давай же, черт возьми!»
Тем не менее она сильно осложнила мне жизнь.
Были случаи, когда она звонила и говорила: — Давай ко мне… немедленно!
И я был у нее уже минут через десять, но ее не оказывалось дома.
9
Партийная фракция, состоящая из молодых людей, не удовлетворенных политикой руководства своей партии и жаждущих перемен.