— Статья ужасная, правда? — поддакивает Лесли.
(Я надеялся, что она скажет «сомнительная». Каждый раз, когда слышу от нее это слово, я чувствую, как мое сердце колотится.) В настоящий момент она «клюет» свой салат, но я уже заметил, подглядывая за ней во время обеда на рабочем месте, что она всегда оставляет треть порции нетронутой. Иногда она двигает еду по тарелке, съедает пару кусочков, и это все: дальше только перемещает овощи по кругу минут двадцать, словно переставляет мебель в игрушечном домике.
— Вы знаете, Марк Ларкин получил бесплатно четыре пятисотдолларовых костюма за эту писанину об Арноде де Лама, — сообщает нам Вилли.
— Он стал лучше одеваться, — подмечает Лесли.
Мы с Вилли обмениваемся взглядами, полными отвращения, которые Лесли, временно занятая компьютерной томографией темно-красного помидора, не замечает. Моя первая мысль была о том, как это неэтично — принимать подарки от тех, о ком ты пишешь статьи; второй же мыслью было: «Как так вышло, что не меня выбрали писать эту статью? Мне бы пригодились четыре новых костюма».
(Мы втроем в кофейне отмечаем пятидневное, полное приключений путешествие Вилли по Европе. Ему пришел факс из замка в Андорре от Бориса Монтегью, в котором говорилось, что Вилли надлежало немедленно туда отправиться, чтобы Борис мог состыковать друг с другом оставшиеся заметки своей колонки очередного номера, которая была разрознена и неполна. Регина и Бетси дали Вилли отмашку, и он полетел. Сначала он бросился сломя голову в «Крукшэнкс» приодеться, а оттуда — прямо в аэропорт, где обзавелся еще кое-каким багажом. Тем не менее, когда Вилли прибыл в Андорру, мажордом передал ему записку от Бориса, который неожиданно уехал; теперь Вилли нужно было лететь в Онфлер. Он позвонил Бетси, и та подтвердила, что «все о’кей», но, когда он прибыл в указанное место — роскошный, многозвездочный отель на морском берегу «Мишлена», — портье вручил ему небольшую записку на листке с логотипом отеля (он показал ее нам с Лесли в кофейне): «Уехал в Венецию. „Циприани“. Двадцатый номер». В Венеции Вилли, уже порядком уставший, напал на настоящую, в некотором смысле золотую жилу: хотя Борис уже съехал, остался листок бумаги на маленьком ночном столике в двадцатом номере. Вилли взял его и не мог поверить своим глазам: тот был покрыт точками и запятыми, сотнями и сотнями их; это были сплошные эллипсы — и ничего более, — которые Борис использовал в своей колонке. Вилли рассказал нам, что это все было очень забавно и он слишком устал, чтобы злиться. К тому же, когда он вернулся назад, на столе его ожидал ящик «Кристалла» — любезность Бориса Монтегью.)
— Я думаю, Регина любит своего голубоглазого лихача со светлыми волосами, — говорит Лесли, возвращаясь к разговору о Марке Ларкине.
Вот тут уже я прекращаю есть. «Лихач»… словно речь идет о симпатичном псе из старого мультфильма Уолта Диснея.
— Боже, пару месяцев назад он носил ей кофе, — бурно реагирует Вилли.
— Ты тоже как-то раз принес ей кофе, — напоминаю я ему.
— Значит, мой был не так хорош.
Лесли перемещает редиску туда, где был до того салатный листочек аругулы, а на то место, где только что лежала редиска, она кладет оливку. На оливке небольшие вмятины — следы зубов Лесли. Она даже ее не смогла осилить. Глядя на перемещение еды по тарелке, я вспоминаю, что мне нужно перевести деньги с моего депозита на текущий счет.
— Том Ленд новоявленный, — бормочет Вилли. — Только у Тома Ленда есть талант. Или был талант.
— А кто это — Том Ленд? — интересуется Лесли.
— Да был такой, — ворчу я.
— А вы знаете, что на прошлой неделе Регина и Марк Ларкин вместе ужинали? — спрашивает Лесли с ехидной улыбкой.
Мы с Вилли снова переглядываемся, и на этот раз в наших взглядах больше изумления, чем отвращения, а его вилка падает на стол звонким восклицательным знаком так, что посетители кофейни начинают оборачиваться.
Вот это новость. Регина редко общалась с кем-нибудь из сотрудников вне стен издательства, если только это не были очень-очень важные персоны.
— Откуда ты знаешь? — выговариваю я.
— Байрон их видел в дорогущем ресторане. Он был там. Это было в «Четырех временах года».
Солонка на столе переворачивается, потому что Вилли начинает сучить под столом ногами со скоростью пары километров в минуту.
Это возмутительно! Марк Ларкин всего лишь помощник редактора. Как и я. Как и Вилли, и Нолан, и Лиз Чэннинг, и Оливер Осборн, и еще пара-тройка странных людей из отдела моды, с которыми мы даже не разговариваем. Я быстро припоминаю, как я обучал его пользоваться факсом и как он был шокирован, когда не мог сообразить, как ему принести Регине кофе.