— Это не помешает твоей работе над статьей о Маффи Тейт? — уточняет Бетси (Маффи Тейт — влиятельный литературный агент, и я не знал, что Марк Ларкин пишет статью о ней тоже).
— Не думаю, — отвечает он.
Бетси напоминает, над какими статьями работают Тони Лансет и Эмма Пилгрим — внештатники нашего журнала, затем она оборачивается ко мне и говорит:
— Мы собираемся попридержать твою статью о Лерое Уайте.
Я медленно и отрешенно киваю. Это единственная из вещей, судьба которой мне не безразлична, но им совершенно не обязательно об этом знать.
— Ты рецензируешь сейчас какую-нибудь книгу? — спрашивает она меня.
Те, что сидят ко мне спиной, разворачиваются, а те, в чьем поле зрения я нахожусь, опускают глаза. Так, наверное, выглядят актеры, когда, выйдя на сцену, внезапно забывают, в какой же пьесе они играют сегодня.
— Я определюсь. У меня куча книг на столе, и одну из них я выберу.
— Хорошо, только убедись, что ты выбрал то, что тебе нравится, — говорит Бетси.
Я сообщаю Бетси, что хочу написать статью в раздел «В заключение» о молодом скульпторе. Никто из присутствующих ничего не слышал о нем, что и хорошо, так как именно для подобных материалов колонка и предназначена.
— Он из подающих надежды? — интересуется Нолан, внося таким образом свой вклад в работу собрания.
— Да, он выставляется в «Реймонд Данстон Гэллери» на Вустер-стрит, — говорю я. — Его хорошо покупают.
На самом деле я не имею ни малейшего представления о том, продается ли у него вообще что-нибудь, потому что получил несколько газетных вырезок о нем из галереи за тридцать минут до совещания. Я даже не знал о его существовании, пока не вскрыл конверт.
— Ладно, посмотрим, — говорит Бетси, не желая связывать себя обязательствами ни перед этим скульптором, ни передо мной.
Теперь ясно, насколько я навредил самому себе статьей об этом Итане Колее: если я считаю что-либо дурным, то это просто обязано быть отличным; если я считаю что-то стоящим, то это, конечно же, просто ужасно. Это похоже на то, как если бы я, будучи ведущим прогноза погоды на телевидении, сообщил, что ожидается солнечный жаркий день, а люди вышли бы на улицу в галошах и с зонтами.
— Ты слышал о Даффиде Дугласе, Захарий? — спрашивает Марк Ларкин.
Даффид Дуглас — английский писатель, только что выпустивший первую книгу. Высказываются предположения, что она будет внесена в окончательный список номинантов на Букеровскую премию.
— Да, — отвечаю я. — Конечно.
Я на самом деле слышал о нем, но у меня такое ощущение, будто я лгу.
— Как насчет того, чтобы взять интервью у него? Он скоро может стать очень популярным, и Маффи Тейт, вероятно, вставит его в свой список.
— Звучит заманчиво, — раздается чей-то голос.
Но с каких это пор Марк Ларкин начал раздавать другим сотрудникам темы для статей, особенно мне?! Это я ему рассказал, где и как достать для Регины кофе! Я показал ему, где находится туалет (правда, я нарочно отправил его тогда в другую сторону). А теперь он распоряжается, чтобы я не интервьюировал своего скульптора, — который, вообще-то, стал моим всего полчаса назад, — а отправлялся на встречу к какому-то «младотурку», только что выбравшемуся из недр рейверского клуба или клиники, специализирующейся на снятии героиновой зависимости, чья писанина, возможно, не поддается расшифровке.
Теперь у меня нет других причин, чтобы не брать интервью у Дугласа, кроме той, что эту идею предложил Марк Ларкин. Конечно, я могу написать о нем ничуть не хуже, чем написал бы о других. Но мне просто не нравится положение, в которое меня поставили, и от этого в висках начинает пульсировать.
— Нет, нет, — неожиданно вставляет свои «десять центов» Вилма. — Захарий не выполняет подобные задания. Он отправится в Южную Дакоту взять интервью у Ифраима Джиллеса.
Потолок рушится мне на голову… это унижение, в чистом виде, и теперь все смотрят на меня… оттуда, где сидят сотрудники отдела моды, самые пустые и бестолковые люди на этаже, доносится хихиканье. Конечно, в итоге кто-нибудь все равно докопался бы до интервью с Колеем… но объявлять это подобным образом! Я бы с большей охотой встал и сказал во всеуслышанье: «Эй, посмотрите на меня, я сосу свой большой палец и писаю в постель!»
— Правда? — ухмыляется Марк Ларкин с ослиным выражением лица. — Люблю симметрию. Наказание должно соответствовать преступлению, я полагаю.
— Да, — слабо улыбаюсь я, — но мне кажется, что немного несправедливо отправлять меня в Южную Дакоту пешком.