— Архитектор? — удивляется отец. — Да нет, я всего лишь «Мокрый парень»…
Возвратившись из унизительной командировки на Запад, я специально прихожу в редакцию пораньше — в семь тридцать. Когда вы являетесь утром на работу после неудачного посещения парикмахерской или когда врач выставляет вам диагноз с неизлечимой болезнью, все отводят глаза, но в то же время украдкой разглядывают вас. Я не хочу этого.
Проходя мимо комнаты, которая раньше была кабинетом Нэн Хотчкис, я замечаю, что дверь, закрытая на протяжении двух месяцев, распахнута настежь. Двое мужчин из обслуживающего технического персонала в темно-синих спецовках, на лацканах которых красным цветом обозначен адрес нашей корпорации, выносят мебель и снимают полки со стен.
— Эй, — спрашиваю я, — что происходит?
— Кто-то въезжает сюда сегодня, — отвечает один из них.
— Вы знаете кто?
Они смотрят друг на друга и пожимают плечами, затем смотрят на меня и еще раз пожимают плечами.
Мы убиваем время в торговом центре «Крукшэнкс», слоняясь по рядам с одеждой.
— Это или ты, или я… Я почти уверен в этом, — говорит Вилли.
— С чего ты так уверен?
— Вилма подходит ко мне сегодня утром, мило улыбается и сообщает, что мне должно понравиться сегодняшнее объявление Регины. Я спросил ее, имеет ли оно отношение к назначению на место Нэн, и она подтвердила. Я пытал ее, но она ничего не сказала больше. У нее на целовальнике была ухмылка на миллион долларов.
— Тогда, похоже, это будешь ты.
Вилли рассматривает подтяжки с изображением скачек, выполненные в палитре Дега, с обилием пастельных тонов — голубого и оранжевого.
— Ты собираешься носить подтяжки, Вилли? Что будет следующим, галстук-бабочка?
Мы переходим к носкам, а оттуда — к галстукам. Длинное венецианское окно запотело, и за ним ничего не видно.
Вилма сообщила ему, что человек, который займет место выпускающего редактора, «один из наших», из чего следует, что они не собираются назначать чужака. Затем Вилма, подмигнув, сказала, что этот человек очень-очень близок Вилли.
— Марк Ларкин? — предполагаю я.
— Нет. Она знает, что это было бы равносильно тому, как если бы мне воткнули в сердце горячий шампур. Два человека, которые очень, очень близки мне — это я и ты.
У меня быстро поднимается настроение. Это означает, что мне не придется покупать новую одежду.
— Ты ничего странного не замечал? Не крутился ли кто возле кабинета Регины? — спрашивает меня Вилли. — Или тебе просто не видно со своего рабочего места?
Дверь открывается, и морозный воздух врывается внутрь вместе с шумом транспорта.
— В последнее время слишком много совещаний, — продолжает он, — незапланированных совещаний.
— И?..
Он выбирает кричащий галстук пунцового цвета со спортивной тематикой: клюшки, мячики и мешки для гольфа. Один из продавцов «Крукшэнкс», бледный, как покойник, вьется вокруг нас… они все выглядят одинаково: пожилые, сухопарые, с зачесанными назад волосами, крашенными хной, и с болезненно-бледными лицами.
— Это не совещания с отдельными сотрудниками, как ты думаешь, Зэки? Знаешь, я не уверен, что этот галстук не будет мне туговат.
Вилли немного преувеличивает, но он действительно набрал килограмма три за длинные рождественские каникулы с их бесконечными застольями.
Я ощущаю, как комок начинает подкатывать к горлу, в висках пульсирует, и беру в руки галстук с питейной темой: шейкеры для мартини и стаканы. Может быть, я все же куплю что-нибудь.
— Ну понимаешь, это могли быть деловые совещания, — говорю я. — Продажи, маркетинг, тираж.
— Но на них присутствовали редакторы… Шейла, Бетси и Байрон тоже. И почему там иногда бывают Тони Лансет и Эмма Пилгрим? И Марк Ларкин?
Я вешаю галстук с коктейлями на другую вешалку, поверх галстуков с пухлощекими ангелочками, пускающими стрелы в сердце, и Вилли делает то же самое со своим галстуком.
— Марк Ларкин присутствует на них? С нашими ведущими журналистами — Эммой Пилгрим и Тони Лансет?
— Тони и Эмму приглашают только на некоторые из них. А вот Джедидайя Леланд… он там часто сидит. (Марк Ларкин теперь похож то на Тедди Рузвельта, то Джозефа Коттена из «Гражданина Кейна».)
— Ты когда-нибудь подслушивал?
— Я не могу… Вилма вечно косится на всех недобрым глазом. Но одно я знаю точно: помнишь то совещание по поводу обложки с фотографией Майкла Торна? Это была фигня полная. Я слышал, как Марк Ларкин пришел со своим «Ох, ради Майка милостивого!» накануне совещания в кабинет Регины. Вот почему я даже не пытался бросить свои ничтожные пару центов в общую копилку. Получается, что все совещания, на которые мы ходим… просто никому не нужны.