— Господин Моро.
— Да?
— Вы вставили карту не той стороной. Вот, посмотрите…
Я вытаскиваю карту и вставляю ее должным образом. Гремучая смесь его дыхания и одеколона начинают повергать меня в бессознательное состояние. Сюда примешивается еще и третий запах — болезни.
— О’кей, попробуйте теперь.
Он снова начинает нажимать кнопки, но забывает ввести пароль.
— Вы не забыли пин-код?
— Пинком? — При его комбинированном акценте (французский и аристократический английский) у него это выходит как «пи-и-инком». — Вы помогаете аппарату пинком?
— Я имею в виду секретный код.
Гасси кивает, улыбаясь. У него кривые зубы коричневого цвета, как щебенка, обмакнутая в кетчуп.
— Кто вы? — спрашивает он, обшаривая меня взглядом игуаны с маслянистыми матово-зелеными глазами.
— Я работаю в «Ит».
— «Ит»? Наверное, мы с вами встречаемся сегодня, а?
Он что, предлагает встретиться сегодня?
Между тем он продолжает.
— Ларкин… Вы не тот парень Марко Ларкин из «Ит»?
— Да. Это я. Марк Ларкин. Так во сколько мы с вами встречаемся?
— Я думаю, часа в три.
А я думаю, что прямо сейчас, потому что…
Потому что Марк Ларкин, сукин сын, которому я объяснял, как принести Регине кофе, подонок, тискающий рукой челюсть, мерзавец, который не верил, что я отправлял факс лицевой стороной вниз, напыщенный подхалимствующий жополиз в подтяжках с галстуком-бабочкой, ублюдок, который посмел назвать меня «старичком», как будто мы вместе ходили в Итон или Гарроу… потому что Марк Ларкин, помощник редактора (и у меня такая же должность!), встречается в три часа с маэстро Гастоном Моро, генеральным директором всех широко разбросанных подразделений издательства, от Нью-Йорка до Гонконга и от Сан-Пауло до Москвы! Как такое может быть?!
Ну, я обрадую сегодня Вилли!! Он совсем перестанет спать…
— Да, в три, — говорю я горбатой рептилии. — Жду с нетерпением.
— Регина расхваливает мне вас.
Он снова начинает играться с кнопками банкомата, а я выдаю:
— Возможно, мне придется отменить встречу из-за твоего дыхания, Гасси. Вонь на самом деле ужасная. Или, может быть, я пришлю тебе жевательной резинки либо жидкость для полоскания рта по внутриофисной почте в преддверии нашей болтовни. Я хочу сказать, мужик, что это однозначно тошнотворно и несомненно смертельно. Ты можешь убивать людей своим дыханием.
— Ах ты, нахальный сквернослов! — выплевывает он, по его печеночным пятнам пробегает судорога, и слюна пузырится на губах. — Как ты смеешь!
— У тебя зубы как…
Я не могу продолжать, потому что он старый, больной человек и, если не считать предстоящей встречи с Ларкином, никогда не делал мне ничего дурного. Хоть я и вложил карающий меч Немезиды в руку якобы Марка, но к началу совещания старик все позабудет.
Я начинаю пятиться назад. Несколько двадцатидолларовых банкнот выползают из банкомата; Гастон медленно поворачивается кругом, словно башня подбитого танка, и сгребает деньги.
— Что это? — шепчет он. — Это… это на деньгах?
Я вижу, что углы купюр помечены красными чернилами.
— Это ничего. Не волнуйтесь, они настоящие.
Он кладет деньги в бумажник. Банкомат издает гудок.
— Не забудьте вашу карточку, — говорю я, вкладывая ее в серую пятнистую дрожащую руку.
Когда я вставляю свою собственную карту, аппарат сообщает, что у него не осталось больше денег. Гастон Моро и «Стилет» обчистили его.
Спустя несколько часов мы сидим в малом конференц-зале с Бетси Батлер и Лесли Ашер-Соумс, обсуждая заметку на полстраницы, которую я написал о труппе швейцарских мимов — массовиках-затейниках (за десять минут общения с ними я получил больше материала, чем от трехчасовой беседы с Итаном Колеем).
В этот момент в дверном проеме появляется Марджори и спрашивает нас, слышали ли мы уже.
— Слышали что? — уточняет Бетси.
— Вы хотите сказать, что не слышали? Гастон скончался. Он умер у себя в офисе.
Мы смотрим друг на друга. Это определенно не самая неожиданная новость на свете. Но все же…
— Я видел его всего несколько часов назад… — говорю я. Это звучит так, что само собой напрашивается окончание фразы вроде: «…и он выглядел прекрасно». Но концовка повисает в воздухе.