— Я не знаю… Я думал, что я привлекательная наживка.
— А почему ты не сказал мне, что вы с Лори расстались?
Мы еще не разговаривали с ним на эту щекотливую тему.
Он усмехается уголком рта:
— Ну, знаешь ли… Ты — приятель, я — приятель, она — не приятель.
— Но ты мог бы поделиться со мной по старой дружбе.
— Хорошо, я скажу тебе: мы расстались.
Спросить — почему?.. Но зачем загонять его в угол, где ему придется либо соврать мне, либо признаться, что он сходит с ума?
— Видишь ли, — продолжает он, — ты мне тоже не рассказывал о скачущей малышке Джимми Купера.
— Да там и рассказывать нечего.
— Что, уже все кончено?
— Думаю, да.
— Вот так? Ты мне тоже ничего не рассказывал, дурачок, — снова говорит Вилли.
— Я совершил одну глупость.
(Если мне когда-нибудь придет в голову написать автобиографию, каждая глава будет начинаться словами: «Я совершил одну глупость». «Я СОВЕРШИЛ ОДНУ ГЛУПОСТЬ» — подходящее название и для всей книга.)
Я рассказываю о своем недостойном поведении в «Пернети» и обо всем, что из этого вышло.
— Похоже, ты действительно прощелкал клювом момент, а?
— Да, я действительно прощелкал.
(Это будут слова, завершающие роман «Я совершил одну глупость».)
Он хлопает меня по спине:
— Нам неплохо вместе, так ведь, дружище?
Спустя несколько недель…
Лори Лафферти присылает мне сообщение, в котором говорится, что ей надо срочно со мной встретиться. Мы встречаемся в лобби возле банкомата.
— Я завязываю. Я точно со всем завязываю, — говорит она. — Я сообщила об этом Кенни Липману десять минут назад. (Кенни — глава отдела разработок «Ит».)
— В какой журнал ты…
— Никаких журналов! Никаких планов. Я уезжаю из Нью-Йорка на следующей неделе.
Когда она вот так толкает пальцем очки вверх по маленькому веснушчатому носу, то становится похожа на Мятную Пэтти из «Земляных орехов».
— Куда?
— У меня есть друзья в Анн-Арборе.
— Это из-за Вилли? Ну, конечно, из-за него.
Она кивает, оглядывается по сторонам и предлагает пойти куда-нибудь в другое место. На нас ни пальто, ни даже свитеров, но мы выходим на улицу и идем вокруг здания. Зима подходит к концу, и, хотя ветер еще порывистый, солнце уже пригревает, высекая медные и бронзовые блики из панельных высоток и небоскребов.
— Он — ненормальный, — произносит она первым делом, как только мы поворачиваем за угол.
— Подожди, подожди, не будем преувеличивать. Существуют клинически ненормальные, которые оттуда, где смирительные рубашки, электрошокеры и лоботомия, а есть люди, которые просто немного «с приветом»…
— Он с очень большим приветом. Он стал бы клиническим больным, но отказывается пойти в больницу или хотя бы обратиться за помощью.
Триша Ламберт, семенящая мимо с новой прической, отмечает меня неодобрительным взглядом, а в пятнадцати метрах позади нее щебечет в сотовый телефон Мэг Банч, в обычном розовом облачении и в сопровождении свиты.
— Послушай, я люблю его, — говорит Лори, — и мне нелегко дается разговор с тобой. Понятно?
Мэг Банч замечает меня, здоровается и проплывает мимо.
— Ты знаешь Мэг Банч? — удивляется Лори.
— Я познакомился с ней недавно — отвечаю я, немного важничая.
— И она зовет тебя «Зэки»?
— Да.
— В любом случае… Мне нужно убираться отсюда, и поскорее.
— Вилли знает об этом?
— Вряд ли он стал бы волноваться из-за меня, даже если бы узнал.
Когда мы завершаем обход здания, к подъезду подъезжает лимузин, из которого выходит Мартин Стоукс.
— Сейчас я живу в квартире, а он — в «Челси», — рассказывает Лори. — Когда я уеду, он вернется обратно. Представляешь? Он считает, что телефон прослушивается, а весь дом полон «жучков».
— Он так не считает. Он только так говорит. Например, он сказал мне, что Марк Ларкин может читать наши мысли.
— Он верит в это! Я клянусь. Он даже нанял специалистов по электронике, чтобы они проверили квартиру… он потратил на это восемьсот долларов! Когда они сообщили ему, что все чисто, он сказал мне, когда они ушли, что их подкупили!
— Господи…
Следующим шагом будет установка микрочипа или крошечной спутниковой антенны у него в голове? Как бы это ни было печально, я вынужден поверить Лори. Он сходит с ума, это видно невооруженным глазом, хотя он появляется на работе каждое утро в девять часов и остается там до шести вечера. Он спит ночью всего час, а все остальное время, с полуночи и до восьми утра, разговаривает со стенами и мебелью, потом встает, принимает душ, чистит зубы, брызгается дезодорантом и надевает свежую рубашку. Это страшно: человек может быть абсолютно ненормальным, но пока он надевает галстук в тон рубашке и ведет себя прилично, никто ничего даже не заподозрит. Тот киоскер, у которого я каждое утро покупаю газету, — кто знает, сколько человеческих голов он хранит в своем холодильнике?