— Ты неплохой работник, и мы ценим тебя.
— Марк Ларкин рекомендовал когда-либо мою статью о Лерое Уайте?
— О да! И даже очень настойчиво.
— Что ж, это хорошо.
— Видишь, Захарий, ты зря считаешь его врагом.
Я только что удобно устроился — клавиатура лежит у меня на коленях, а ноги на столе — и работаю над статьей об Энтони Бьючампе. Вилли взял больничный.
Бледная Джеки Вутен проходит мимо и подозрительно тихим голосом сообщает:
— Собрание в конференц-зале. Прямо сейчас.
По коридору уже раздаются топот шагов и цоканье каблучков. Я осторожно кладу клавиатуру на стол. Голос Джеки выдает, что случилось что-то очень серьезное, из ряда вон выходящее.
Марк Ларкин выходит из своего кабинета. Он протирает очки носовым платком… его глаза выглядят подозрительно влажными.
— Ты не мог бы впредь не класть ноги на стол? — говорит он.
— Регины нет даже в Нью-Йорке.
— Зато я здесь.
Минутой позже все, включая сотрудников из отделов маркетинга и рекламы, набиваются в большой бежевый конференц-зал. Присутствует даже Тэд Таррант, издатель «Ит».
Вилма Уотс (одетая в ярко-фиолетовое платье и с фиолетовыми ресницами), как гонец, приносящий дурные вести, сообщает:
— Вчера умерла Шейла Стэкхаус.
Раздаются несколько сдавленных вскриков и один-два вздоха. Я оглядываюсь по сторонам: кто-то немедленно утыкается взглядом в пол, кто-то возводит глаза к небу, кто-то горестно покачивает головой, но кое-кто делает то же, что и я: осматривает окружающих.
— Она скончалась у себя дома, в окружении членов своей семьи, — продолжает Вилма. — Я сегодня разговаривала с ее мужем, и он сообщил, что она умерла легко.
Марсель Перро крестится. Растерянная Лиз жмется к Оливеру.
— Мы собираемся пустить конверт по этажу, а Байрон займется открыткой для семьи, в которой, я надеюсь, вы все распишитесь.
Нам сообщают, что денежные пожертвования пойдут на нужды благотворительного фонда: помня розы от Регины и холодную прощальную записку, написанную Вилмой, семья Шейлы, возможно, больше никогда в жизни не сможет спокойно посмотреть ни на один букет.
Марк Ларкин снимает очки, без которых он выглядит лет на десять старше. Он не плачет, но глаза у него влажные, и он снова протирает линзы.
«Вот повезло ублюдку, — думаю я. — Теперь он…»
— Марк Ларкин, — объявляет Вилма, — назначается на должность старшего редактора на постоянной основе. Регина звонила и сказала, что появится на работе в следующий вторник.
Затем мы все расходимся по своим рабочим местам.
После этого собрания мне необходимо переговорить с Джеки — она объявила о своей помолвке с доктором на прошлой неделе (у нее кольцо размером с обруч с бриллиантом) — о направленности моей статьи о Бьючампе. Мне сказали, что тема очень щекотливая, потому что Энтони Бьючамп обдирал как липку художников в семидесятых-восьмидесятых, а потом перепродавал их картины важными «шишкам» в «Версале», вроде Гастона Моро, Родди Гриссома-старшего, Корки Харрисона и Регины Тернбул. Я говорю Жаклин, что решил, вместо прямого упоминания этого факта, намекнуть на него, а затем быстро и ловко уйти в сторону от этой темы.
— Это ужасная весть о Шейле, правда? — говорит она.
— Да. Она была хорошим боссом.
— И это, наверное, большой удар для Марка Ларкина.
Не вижу логики: если назначение его старшим редактором на постоянной основе, а не на время пока-Шейла-победит-рак — это удар, то я бы от такого удара тоже не отказался.
— И насколько для него этот удар велик?
— Я думаю, что ты не знаешь. Не рассказывай этого никому, Захарий: Марк Ларкин лоббировал назначение Бетси и Реганы на должности Корреспондент, Специальный: С широкими полномочиями.
— Но таких должностей нет. Тони Ланцет и Эмма Пилгрим являются единственными людьми в корпорации «С широкими полномочиями».
— Он уговаривал их создать эти должности, — говорит она мне, запуская костлявую кисть в прическу. — Мне кажется, они собирались ввести их, и вдруг — это.
Вот откуда взялись влажные глаза.
— Ну, это было здорово, — говорит Лесли.
Я натягиваю одеяло до шеи. Стены совсем близко, потолок надвигается сверху.
— Тебе понравилось? — спрашивает она меня.
Меня воротит от необходимости немедленно после соития выставлять свою оценку. Она ожидает от меня восторгов, как минимум, на четыре бала.
— Да, это было незабываемо, — бросаю я в оседающий потолок.
Она утыкается носом мне в шею, скользит рукой под одеяло и начинает поглаживать мой торс в ожидании рецензии.