— Инструкция.
— Набери секретарей. Мне нужна Софья.
— Витольд Лоллиевич.
— Лоллийевич. Вызови сюда Софью.
— Извините. Это я отправила вам ту инструкцию.
Он отложил в сторону бумаги и перевел взгляд на меня:
— Два вопроса. За что именно ты в последний раз просила прощение и кто автор вот этого экземпляра?
— За ошибку в имени.
— А на второй вопрос?
Я молчала.
— Ландыш, ответ.
Я молчала.
— Софью ко мне в кабинет.
— Девушки отправили исправленный файл по моему распоряжению, — ответила я, сверля в полу дырку взглядом.
О столик звякнула чашка.
— На каком основании ты отменила мое распоряжение?
— Вам выслали инструкцию, которую распечатали мне.
— Да неужели? Хочешь сказать что я слепой?
— Это первоначальный вариант, я оставила чтобы…
— Чтобы что, Ландыш?
Я не ответила.
— Ландыш, посмотри на меня.
Спокойный тон, обычная просьба, но хотелось закрыть глаза еще и руками, а то и залезть под стол.
— Смелее.
Вцепившись руками в диван, я зажмурилась и мотнула головой.
— Потрясающе, — неожиданно рассмеялся он, и сразу стало легче дышать, — я видел разные реакции, но такое. Ландыш, открой глаза.
Я бы с удовольствием, но меня переклинило, смогла лишь слегка расслабиться и поудобней переставить ноги, чтобы убежать.
— Ландыш, я не кусаюсь.
— Сразу глотаете? — брякнула я быстрее чем сообразила, что именно.
— Сейчас я не голоден, но даже в таких редких случаях предпочитаю тщательно пережевывать пищу, — и все это он выдал таким серьезным тоном, что я удивленно посмотрела на него и он не преминул это отметить, — как видишь, я весьма воспитанный человек, на непослушных девочек не бросаюсь. Ландыш, мои распоряжения должны выполняться четко, быстро и в точности. Я требователен к сотрудникам, но к помощнице буду весьма придирчив. Любой мой вопрос требует моментального правдивого ответа. Я запрещаю выгораживать смутьянов и диверсантов вне зависимости от их мотивов. Сотрудник, нарушивший субординацию, будет наказан. Сотрудник, затеявший интриги, — тоже. Мне не нужные внутриофисные войны и кумовство дедовщина, мне нужен результат в работе, за который я плачу хорошие деньги. Запомни это.
Я кивнула, что его вполне удовлетворило:
— Хорошо, это я изымаю. Теперь готов слушать твои вопросы. Только пойдем в кабинет, вижу, офисные обитатели решили наконец появиться.
Мы перебрались в кабинет, он отдал мне свою распечатку инструкции и приготовился внимать.
Когда я сделала пометку на последней странице, мысленно анализируя все сказанное, то Вишневский чересчур вежливо спросил:
— Это все, что ты хотела знать?
— Да, спасибо. Я же могу, если вдруг возникнут вопросы, уточнить у вас нужную информацию.
— Ландыш, я сам сейчас много нового о себе узнал. Даже боюсь представить, что ты обо мне не знаешь. Стоп, молчи, иначе мы никогда не пообедаем. Ландыш три часа дня, пожалей старика.
Я покраснела и залепетала извинения. Он притворно вздохнул:
— Поторопился я с требованием правдивых ответов. Пошли, чудо гетерохромное.
— Куда?
— Восполнять запасы энергии. Ландыш, обедать мы идем, обедать.
Он настойчиво отнял у меня ручку и бумаги. Мои попытки намекнуть, что у меня куча дел, пресекли жестко, молча указав на дверь. По лестнице он спускался первым, и за ним я и не сразу заметила, что на ресепшн тусовался народ.
При нашем появлении все примолкли, однако расходиться при виде директора не спешили. Главный бухгалтер помахивала папочкой, оценивающе осмотрев меня и фыркнув. Марина презрительно поджала губы, секретари застыли в ожидании. Я попыталась воспользоваться всеобщим столбняком и сбежать обратно, но меня поймали за плечи:
— Ландыш, ты куда?
— Я телефон забыла.
— Мы вернемся. Софья, мы с Ландыш пошли пообедаем. Богдан, дай ключи от машины.
В звенящей тишине водитель протянул ключи. Я покорно стояла рядом, потому что меня продолжали держать за плечи. Когда же меня потянули в сторону лифта, сделала еще одну попытку освободиться:
— А плащ?
— Мы на машине.
— Витольд Лоллийевич, — робко спросила вдогонку Вероника, — а вы вернетесь?
— Я еще не решил, — небрежно бросил он через плечо.
Двери закрылись, и я наконец получила свободу.
— Витольд Лоллиевич, это переходит границы, — возмутилась я.
— Лоллийевич. Народ жаждал зрелища, он его получил. Может теперь вернутся к работе. Ландыш, я не собирался на голодный желудок устраивать разборки, мог бы пережать гайки. А вот потом.