Утром я проснулась поздно.
Повторная дорога вымотала, а по приезду нас ждал доктор. Меня слегка укачало, поэтому все его указания вызывали раздражение. Хотелось лечь и чтобы не трогали, а приходилось усиленно дышать, вздрагивая от холодных прикосновений фонендоскопа, которые жгли даже не смотря на тонкую майку, вертеться, давать осмотреть глаза. Единственное, что сделала с большим удовольствием, так продемонстрировала ему язык. Витольд, настоявший на своем присутствии при осмотре, тихонько усмехнулся. За что был выгнан из комнаты, когда мне делали укол. Правда тут же вернулся, с серьезным видом выслушал указания врача. А затем врач настоял на том, чтобы осмотреть ногу Витольда, и они оба ушли, и в тот же миг в спальню ужом проскользнул Виктор:
— Мелкая, ну что?
— Ангина. Оказывается, я уже заболевала, просто лесная прогулка лишь ускорила процесс. Рецепты у Витольда.
Я забралась в кровать, укутываясь по подбородок. Витька еще и подоткнул одеяло.
— Хреновый я брат, да?
— Почему?
— По идее радоваться должен, но я переживаю за тебя, не верю. Не, Вишневский клевый мужик, умный с ним интересно, можно многому научиться. Но меня добивает ваша разница в возрасте и его… слухи о его бывших.
— Давай, я тебя добью и ты мне дашь поспать? Он еще и одноклассник мамы и папы. Витольд, Елена и Милослав вместе учились. Я думала, их всех прибью в прошлое воскресенье. Они все всё знали и молчали.
— Ну судя по всему живы, — расхохотался Виктор.
Чудодейственный укол подействовал, температура поползла вниз.
— Живы, а потом они дома у родителей устроили битву на подушках. Представляешь?
— Неа, — Витька уже икал, — у меня не настолько дикое воображение. Дядю Мила вообще не представляю дерущимся. Кто победил?
— Мама, — вздохнула я, — и мамин борщ. Вить, я спать хочу.
— С тобой посидеть?
Я открыла глаза и виновато посмотрела на него.
— Ну да Вишневский, — нехотя протянул брат.
— Это моя комната, спальня Витольда находится в другом крыле.
Витька покивал головой:
— Ну да, это только Вишневский так может.
— Вить, — обиделась я.
— Да нет, я как раз его понимаю. В чем-то даже жалко. Спи.
Я погрозила кулаком, но последовала совету. Чтобы позже проснуться от нежного прикосновения ко лбу.
— Витольд, — пробормотала я.
— Спи, я лишь проверю температуру.
— Не уходите, — я уже поймала его за руку и тянула на себя.
— Ландыш, тебе надо отдохнуть.
— Вот и останьтесь со мной, без вас плохо.
— Хорошо, я посижу рядом.
Но я продолжала его держать за руку:
— Мы уже спали вместе. Пожалуйста.
Он ответил не сразу, я все же открыла глаза. Он наклонился близко-близко, опаляя пересохшие губы ответом:
— Дай мне четверть часа.
Вернулся он в халате и одеялом в руке. Как тогда у меня в квартире укутал меня, лег со спины и прижал к груди, устраиваясь под своим одеялом:
— Спи, милая. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи.
А утром я уже проснулась одна и поздно. Слабость, заложенный нос, больное горло. Все тридцать три удовольствия болезни. Но стоило мне вылезти в гостиную, началось светопреставление. Тамара Андреевна всплеснула руками и настойчиво погнала меня в спальню, мотивируя что если Витольд узнает, то никому в доме не поздоровиться. Витька поддержал домработницу, с которой он уже нашел общий язык, судя по поглощаемым плюшкам. На мое робкое замечание, что я есть хочу, мне безапелляционно заявили, что все принесут в комнату. В итоге выходные я ела вкусности и спала под строгим надзором брата. К теме наших отношений с Вишневским Виктор тактично не возвращался.
Витольд приехала в субботу вечером и присоединился к стану моих надзорщиков. Когда я попыталась воззвать к совести Богдана, манипулируя тем, что я его начальник, и просила спасти меня, он резво ретировался, всерьез опасаясь за свою жизнь. Я бы тоже сбежала от этих троих.
Выписанные лекарства помогли. К вечеру воскресенья, когда Витька уехал домой, я уже получила ограниченную свободу передвижения — от кровати до дивана в гостиной и обратно. Чем нахально пользовалась, валяясь сейчас в плюшевом комбинезоне радостного синего цвета. Ноги лежали на коленях Витольда, говорившего по телефону. Он сидел на моем диване, рядом на столике валялись бумаги. Наконец он отложил телефон: