Со временем я понял, что можно гениально писать про несчастную любовь, про клен у реки и прочее. Но все это совершеннейшая ерунда, по сравнению со стихами про котят, щенков, или енотов. Особенно, если они очень милые и попали в передрягу.
Работница музея отправила мое стихотворение в местную газету и его напечатали!
Это было восхитительное чувство! Я бегал с заветным номером газеты по всему селу и каждой задрипанной лошади тыкал в рыло: видела, да?! Че ржешь, напечатали же!
А потом на почту пришел гонорар. Я вообще тогда всех заебал. Хвастался и возомнил себя ПОЭТОМ. Начал хуячить стихи ночами и днями напролет, чтобы срубить еще кучу денег. Но печатали тогда редко, примерно раз в полгода и я понял, что стихами денег не заработать. Поэтому начал собирать металлолом на свалке сельхозтехники.
Гонорар за стих был ровно 17 рублей. На эти деньги я себе немедленно купил в райцентре две пачки нормального курева с фильтром и, когда ходил вечерами на секцию по баскетболу, неистово курил их в школьном туалете вместе со всей командой.
Вообще, надо сказать, я какое-то время искренне мнил себя очень способным поэтом. Поэтому требовал к себе особенного внимания, как к личности незаурядной и особенной. Считал, что чувствую этот мир лучше многих, тоньше, явственнее, прям по-настоящему. Я был убежден, что способность рифмовать дана свыше. Осознание того, что ты ПОЭТ, как мне тогда казалось, резонно позволяет чувствовать себя лучше других и выделяет из толпы. Когда все вокруг тупые долбоящеры, не поют, книжки не читают и на бумаге двух слов связать не могут, тот факт, что ты поэт, дает неоспоримое преимущество.
Ну то есть, ты как бы заваливаешься на сельскую тусовку в костюме гусара и говоришь, поглаживая кончик усов в районе плеча:
«Доброго вечера, господа и дамы! Я – поэт!»
Барышни, стало быть, легким движением расстегивают верхние пуговки на вечерних платьях и, как каравеллы, взволнованно подплывают к тебе. Хватают за всякое и шепчут:
«Ах, сударь, мне, право, неудобно, но шампанское ударило в голову. Не закажете ли карету, а в своем особняке не почитаете ли мне свои блестящие стихи?..».
А порядочные джентльмены решительно спешат угостить тебя дорогой сигарой и виски, да перекинуться парой словечек о нигилизме и крепостном праве.
Но все в этом мире, разумеется, не так. На дворе конец 90-х, все ходят в трениках и курят за гаражами. Даже если ты пишешь стихи, то тебя все равно отпиздят в самом начале дискотеки.
Но поэт растет и развивается. Душа требует изливать слова на бумагу и издаваться миллионными тиражами. Со временем появляется интернет и всякие сайты, где твои гениальные стихи наконец-то будут читать ВСЕ.
Но оказывается, на сайтах этих сидят исключительно сами поэты, которые только и делают, что свои стихи загружают, а чужие стихи не комментируют – они им в общем-то, совершенно не интересны. Хуйня, потому что графоманская.
Вскоре я понял, что современные «поэты», на всех этих сайтах литературных – самоизверженцы. Своими стихами они ничего полезного для общества сделать не могут. Только говорят, что талантливые и творческие, но это пиздежь. Это ранимые, вредные и коварные личности. Очень сильно при этом бесполезные для общества и прогресса. Потому что ноют, от того, что их не ценят.
Уже много лет спустя работая в книжном магазине, я понял, что поэтическая натура, в лучшем случае, издаст книгу со своими стихами нахуй никому не нужными за СВОЙ счет и ЛИЧНО отнесет в магазин на полку. Потом будет туда невзначай заходить, облачившись в пальто, шляпу и усы, и спрашивать между делом:
– А скажите: у вас есть книги с ГЕНИАЛЬНЫМИ стихами?
Такому поэту дадут в дрожащие от предвкушения авторского триумфа руки томик Пушкина.
– Александр Сергеич… м-м, – скажет поэт кисло. – А что-нибудь без трагических метаний у Черной речки? Более актуальное?..
Дадут Бродского.
– А что-нибудь за пределами комнаты? Эроса? Вируса?
Дадут пизды и выгонят нахуй из магазина.
Книги таких самодеятельных поэтов не нужны никому, кроме самих поэтов. Даже родственникам. Те вообще редко понимают душевные переживания сородичей.
Я так однажды спалил все свои сочинения на дороге перед домом. Просто бросал в костер и вытирая слезы, говорил: