– Я – бездарность!
А началось все с того, что десять минут назад я сидел в своей комнате и сочинял новый жалостливый стих для газеты. Задумчиво так, никого не трогая, как вдруг в комнату ворвалась младшая сестра и, размахивая уставшей от жизни куклой Лапшой, сказала:
– Дейзик погрыз Лапшу! Это все потому, что ты не посадил его обратно на цепь, после прогулки! Это ты виноват! Ты!!!
Наш пес Дейзик, несмотря на большую усадьбу, никогда не гадил на ее территории. Для этой цели его отпускали с цепи побегать за калитку, и он за десять минут успевал обоссать всю округу, чуть ли не до самого Панамского канала. Потом возвращался и спокойно совал голову в ошейник. А тут меня ударило вдохновение, и я забыл определить его на привязь.
Расстроенная сестра начала бить меня покалеченной Лапшой по голове. Я опешил, а потом выхватил из ее рук куклу и строго сказал:
– Уйди, мелкая! Ша! Видишь, я сочиняю СТИХ!
– Да пошел ты, мудила, со своими беспонтовыми стихами никому не нужными! Сидишь тут… – она схватила листы со стихами, смяла и бросила на пол. – А-а-а-а-а! Изверг!
Горько заревела и убежала.
Тут же прибежала мама.
– Ты зачем сестру обидел?! Почему она плачет?!
– Да я сижу, пишу, а она тут…
– Вставай, бегом! Иди успокаивай ее!
Успокаивать я никого не стал. Потому что я гордый и задеты мои хрупкие чувства творца. Сжимая от обиды кулаки и надув губы, я собрал все свои стихи, вышел на дорогу, развел костер и принялся бросать в него исписанные листы. Из гаража появился папа, поморщился, понюхал рукав и огляделся.
– Что делаешь? – спросил он.
А я, весь исполненный трагизма, сунул башку в клубы дыма, чтобы на слезу прошибло и ответил:
– Стихи свои сжигаю…
– Понятно, – отозвался он, оглядываясь по сторонам. – Как закончишь, поможешь мне вон то бревно в конец огорода унести.
И снова скрылся в гараже.
Стихи и рассказы горели, но никому до этого не было дела. Я начал переживать. Неужели, всем настолько безразлично? С кем я живу?..
Но потом все-таки пришла сестра.
– Ладно, не обижайся на меня, – сказала она, глядя на пламя – Я случайно сказала про стихи… Они у тебя хорошие. Но Лапша не заслужила такого обращения…
– Мы починим Лапшу, – отозвался я и выбросил последние листы в огонь. – Обязательно починим.
– Хорошо, починим, – согласилась сестра. – А ты стихи новые напишешь.
– Обязательно. Мир?
– Мир.
Мы пожали руки.
А сжигал я, конечно же, черновики, которые давно пора было выбросить.
Чужие дома
Каждый сельский паренек однажды сталкивается с закономерной жизненной задачей: пора валить. Смышленые товарищи, привстав с кортов, немедленно поинтересуются «кого?», а любящие родители обеспокоено спросят: «куда?». В самом начале нулевых у меня возникало множество «кого», а в один чудный день нарисовалось одно фундаментальное «куда».
И вот ранним июльским утром 2003 года на вокзале уездного города Ч. на юге Сибири, вытирая влажные от трогательных чувств глаза, мама сказала:
– Школу ты, любимый сынуля, уже окончил, и пора тебе ехать учиться на… какого-нибудь агронома или механизатора. В общем-то, совершенно похрену на кого. Главное, надо получить достойное образование! А не сидеть у родителей на шее.
Батька тут же добавил:
– Вот выучишься, так сразу же поднимешь гибнущее село с колен! Комбайны покрасишь, а там и молоко заколосится! Ура!
И похлопав меня по плечу, отправился покупать себе чебурек.
Так я уехал учиться в большой город в ПТУ на штукатура-плиточника, покинув отчий дом и родимое село…
Не сказать, что это было первым разом в жизни, когда я поменял место жительства, то есть конкретно отправлялся жить в другое место. Отнюдь. Когда я был еще милым карапузом, родители мои мыкались по свету. Где мы только не жили: в пионерлагере, в школе, в общежитии… Союз нерушимый республик свободных внезапно разрушился и жилплощадь сознательным семьям уже не раздавали. Заводы кому попало раздавали. Но не квартиры.
В конце концов мы перебрались к бабушке. Квартира у нее была двухкомнатная на проспекте имени матерого чекиста Феликса Эдмундовича Дзержинского.
Стоит отметить, что как только мы переехали в довольно конкретное место, мама строго приказала выучить домашний адрес и говорить его всякому милиционеру, если потеряюсь. Я же считал, что не может такой сообразительный мальчиш-кибальчиш как я, потеряться.