Когда я в первый раз вышел во двор, меня за шкварник изловил сосед в милицейской форме дядя Миша и в целях профилактики пропажи любопытствующих мальчуганов поинтересовался:
– А ну, щегол, на какой улице живешь?
– На профпекте зелефного Феликфа! Пуфти, контра!
Уже позднее, когда я ловко втерся к нему в доверие, то начал просить одолжить мне на пару дней револьвер системы Наган. Но у него были вечно какие-то отмазки, и он мне только кобуру показывал от пистолета. Я просил:
– Дядя Миша, ну дай револьвер!
– Хех… – усмехался он. – Между прочим, когда твой любимый Феликс Эдмундович погиб, защищая интересы революции, ему на похороны сотрудники тульского отдела ГПУ принесли венок, спаянный из винтовок и скрещенных шашек.
– И Наганов?!
– И Наганов.
– Лучше бы мне один оставили…
Я вообще подозревал, что дядя Миша никакой был не милиционер, а настоящий оперуполномоченный из какого-нибудь особого 13-отдела по борьбе с вурдалаками.
Как бы то ни было, но жилось в квартире хорошо. Я целыми днями яростно рубился в дэнди, смотрел «Трансформеров» и «Вольтрона», шлялся по двору, пытаясь скрыться от поцелуев соседки Наташки, закапывал «секретики» или крутился на стройке неподалеку.
Мама тогда работала уборщицей в пожарной части, а батька вообще хер знает где водителем. Однажды он приехал с работы и сказал за ужином, весь измазанный в копоти:
– Без работы я теперь. Сгорела ебучая лесопилка. Нахуй сгорело все к ебанной матери в этой ебучей лесопилке и сукаблятьнахуй, мое ВОЛЬВО!
Легковой автомобиль марки «Вольво» батька несколько месяцев бережно ремонтировал, аккуратно красил и все мы его очень ждали чтобы поехать на Алтай. Но, к сожалению, «ебучая лесопилка нахуй сгорела» вместе с заветным автомобилем.
В общем, в городе жилось довольно не кисло, а потом мы переехали в деревню…
В деревне была чудесная речка со всякой рыбой, настоящий густой лес с вкусными грибами и мухоморами сильно красивыми, зеленые холмы с березками и много неба с тягучими облаками. Лепота.
Но мне на эту красоту было решительно похрену. Потому что «Трансформеров» и «Вольтрона» в дремучем селе не показывали, дэнди сломалось, а друзья остались в городе. Еще вместо пенной ванны с уточками была БАНЯ с тазиками, а заместо блестящего унитаза уличный СОРТИР в минус сорок и свирепую метель.
Я был несказанно расстроен от таких фокусов с жилплощадью. Просился обратно и наматывая сопли на кулак, ревел:
– Мы жили… жили на проспекте… на целом ПРОСПЕКТЕ! имени Дзержинского… железного Феликса… мне револьвер системы Наган обещали… а тут… тут даже улицы НИКАК не называются! ХОЧУ ОБРАТНО!
– А ну-ка прекращай нытье! – строго говорила мама. – Не поедем мы обратно. Теперь это – наш дом…
– Обратно хочу!!! Обратно! А-а-а-а!
– Сейчас по жопе получишь!
– А бейте! Бейте! Лучше умереть, чем жить в этой глуши!
– Ох, сейчас ты получишь по первое число! Щас я тебе дам! – страшно гневалась она и пыталась поймать меня за воротник.
Ладонь у мамы крепкая, а жопа моя нежная-пренежная. Лучше не попадаться. Не на шутку испуганный, я бегал от нее кругами и, умоляя, очень убедительно визжал, как поросенок-истеричка:
– Мама, мамочка, ПОЖАЛУЙСТА, не надо! Я передумал, мне тут ОЧЕНЬ нравится!..
Она почему-то не поверила.
Отхватив скакалкой по нежной жопе свистящих аргументов и фактов, я несколько дней хмуро слонялся по окрестностям, упорно размышляя над тем, чем же заняться в глуши десятилетнему чекисту. К концу недели план был разработан.
Я собрал в одну стеклянную литровую банку жуков, муравьев, червяков, пчел, шершней, пауков, бабочек и гусениц. Всех тех, кто попался под горячую руку. Вербовал их по одному или по два добровольца от каждой коалиции. Затем плотно закрывал банку и долгими часами наблюдал, кто кого захуячит в неминуемой схватке. Как правило, огромный шершень откусывал всем бошки и побеждал. Шершней я потом освободил от прохождения срочной службы. Потому что охреневшие.
Шли годы. К деревне я привык. От безделья начал писать стихи, рассказы и рисовать всякое. Особенно тогда было модно все американское, и поэтому я чаще всего рисовал президентов или доллары. Ходил в библиотеку и запойно читал. Летом купался и рыбачил. Зимой катался на лыжах или санках. В общем, дел было очень много. Главное, безделье развило всякие творческие наклонности, и я уже нисколько не жалел о том, что переехал.
Окончив там школу шестнадцати лет отроду, я отправился обратно в заветный город и поселился в общежитии. Там периодически били, иногда унижали и часто отбирали все, что представляло хоть какую-то ценность.