— На самом деле, родился и вырос я в другом месте — в Нью-Йорке, а сюда мы переехали с отцом три года назад, — справившись с лакомством, заговорил Нацу. — Так что на счёт почвы ты немного ошиблась. Но мне здесь и правда нравится больше.
— Ты сказал — с отцом, а как же мама? — не удержалась от вопроса Люси — для неё родители были неразделимы, и хотя она понимала, что в жизни случалось всякое, всегда до последнего надеялась на лучшее.
— Она умерла. Какое-то неврологическое заболевание с супермудрённым названием, я так и не смог запомнить. Отец тогда едва дождался конца учебного года, схватил меня в охапку и примчался сюда. Нет, ты не подумай, я его не осуждаю, — Нацу рассеянно поколупался ложечкой в креманке, пристально разглядывая возвышавшиеся Эверестом белые шарики мороженого, будто где-то между ними было спрятано невероятное сокровище, которое надлежало найти, пока те не растаяли от жары. — И даже рад переезду, пусть все и говорят, что это бред — менять мегаполис на такое захолустье. А ещё что это похоже на бегство и ничем ему не поможет. Ну, может и так, конечно, мне сложно судить — мы почти не разговариваем с тех пор, как мамы не стало, у меня учёба, у отца работа. Он утверждает, что всё в порядке, просто устает и много работы. Слишком много работы…
Его взгляд заметался по улице, растерянно упёрся в пожарный гидрант на противоположной стороне и обречённо застыл, выдав Нацу с головой: он переживал за отца и не был уверен, что применённая родителем тактика сработает, при этом понимая, что, в сущности, сам никак не способен повлиять на ситуацию. Люси сто раз видела такой же взгляд у мамы, когда та говорила о своей сестре, потерявшей ребёнка на большом сроке — тётя Рут так и не смогла больше забеременеть, а на усыновление они с мужем не решились, посвятив жизнь друг другу и приюту для животных. Плескавшиеся в добрых глазах миссис Хартфилии беспомощность и боль за родного человека передавались и её дочери, и Люси в такие моменты старалась обнять мать и сказать ей что-нибудь ободряющее, тёплое, чтобы разделить её чувства. Но как поддержать Нацу, она не знала: все приличествующие этому случаю слова казались ничего не значащими, равнодушно шуршащими конфетными фантиками, за красивой лицевой стороной которых прячется липкая, пахнущая приторной мятой пустота. Поэтому предпочла молчать, помешивая полосатой трубочкой бледно-розовую молочную пену.
Бренчание велосипедного звонка заставило Нацу вернуться в реальность. Он встрепенулся и, забывшись, потёр лоб, тут же зашипев от боли.
— Зря ты всё же отказываешься от места в команде, — серо-зелёные глаза наполнились живым лукавством, словно не они минуту назад странно поблёскивали в лучах утомлённого сентябрьского солнца. — Сделали бы из тебя диверсанта — засылали бы в другие школы под видом дружеского обмена учащимися, а ты планомерно отправляла бы игроков на больничные койки. Да мы стали бы чемпионами!
— Это жульничество! — не поддалась на провокацию Люси.
— Всё ради победы! — не сдавался Нацу.
— Неужели тебе их не жалко? — решила схитрить «Мисс грозный стик».
— Ни капельки, — показавшиеся из-под верхней губы клыки сделали улыбку устрашающей и одновременно весьма очаровательной — за неё можно было простить всё, даже настроенные в отношении других людей коварные планы. — Теперь как новый капитан команды я должен думать о том, как помочь ей выигрывать. Поэтому нужно разработать особую тайную стратегию с твоим участием и немедленно притворить её в жизнь, пока о твоих выдающихся способностях никто не узнал и не переманил тебя на свою сторону.
— А платить чем будешь? — перешла на подчёркнуто деловой тон Люси.
— Платить? — не понял Нацу. — О чём ты? Речь ведь идёт о твоей школе! Как можно быть такой меркантильной?!
Его лицо, искажённое гримасой священного ужаса, было настолько комичным, что Люси, не выдержав, залилась звонким безудержным смехом. Нацу присоединился к ней мгновение спустя, и они хохотали уже вдвоём, не в силах остановиться.
— Значит, тебя можно поздравить? — вытирая выступившие на глазах слёзы, спросила Люси.
— Да, — неожиданно смущённо усмехнулся Нацу. — Я заболел лакроссом сразу, как только увидел, хотя поначалу не планировал вступать в команду: в прежней школе я играл в футбол, и бегать по полю с сетками, очень похожими на сачок для ловли бабочек, казалось отстойным. А потом попал на первую игру сезона. Знаешь это чувство, когда находишь что-то по-настоящему своё? — во всём: голосе, жестах, словах — почувствовался вдруг такой неподдельный восторг, что сложно было не проникнуться им. — Футбол слишком прямолинеен — там нужна лишь грубая сила, выносливость, упёртость. Поймал мяч? Молодец! Забей гол. Не можешь? Просто вцепись в него бульдожьей хваткой и не отдавай сопернику. Пойти стенка на стенку, завалиться в кучу малу, задыхаться под тяжестью снаряжения — своего, чужого — и десятка навалившихся на тебя тел — это не спорт, битва, настоящая, кровопролитная. Лакросс немного другой. Он… как бы тебе объяснить? — Нацу снова потёр лоб, ожидаемо поморщившись от неприятных ощущений. — Он более изящный что ли? Азартный? Интеллектуальный? Быстрый? — определения полились, как из рога изобилия, в тщетной попытке выразить словами то, что лишь ощущалось на интуитивном уровне. — Теперь я могу не просто забросить мяч в ворота, а сделать это красиво, десятком различных способов: прямо, с разворота, с отскоком… Мне нужно просчитать траекторию мяча, силу удара, угол наклона стика, и всё это — за считанные секунды! Это… чёрт, да это просто фантастика!
— Теперь я точно буду тебе завидовать, — благоговейно выдохнула Люси — настолько зацепили её щедро выплеснутые собеседником эмоции. — Мне такое никогда не пережить. Я имею ввиду то, что происходит с тобой на поле, — пояснила она на недоумённо-встревоженный взгляд Нацу. — Помнишь урок физкультуры? Подобное случается часто, так что спорт для меня фактически под запретом, за исключением лёгких разминочных упражнений. Зато я могу болеть за других!
Последние слова прозвучали преувеличенно бодро, Люси даже кулаком в воздухе потрясла для пущего эффекта, чтобы не заканчивать свою исповедь на грустной ноте. Это сработало: Нацу не мог не улыбнуться её наполненной задором эскападе, немедленно предложив использовать столь ценные качества на практике.
— Завтра у нас разминочный матч с одной из школ — тренер любит устраивать нам такие вот развлечения. Придёшь посмотреть?
— Обязательно! Должна же я увидеть тебя в действии. Ой, извини! — Люси вынуждена была отвлечься на входящий звонок.
Разговор вышел коротким — дядя всего лишь хотел напомнить, что вечером у него важная встреча и ей не стоит ждать его к ужину — но она тут же засобиралась домой, решив, что на сегодня впечатлений с неё достаточно. Нацу, пообещав показать самую короткую дорогу, снова напросился ей в попутчики.
— Можно задать тебе вопрос? — не утерпел он, как только они отошли от кафе.
— Почему я живу с дядей, а не с родителями? — попыталась угадать Люси.
— Да, — кивнул Нацу и тут же, очевидно, вспомнив собственный не очень приятный опыт подобных расспросов, пошёл на попятную: — Если не хочешь, не отвечай. Это в общем-то не моё дело. Может, тебе неприятно об этом говорить.
— Всё в порядке, — успокоила его Люси. — Они живы-здоровы, просто из-за своей профессии часто и надолго уезжают. Мои родители археологи. Они обожают копаться в земле, выискивая в ней черепки, кости и прочие непонятные вещи. На раскопках они, кстати, и познакомились. Даже я родилась во время одной из экспедиций. Представь: посреди джунглей, в палаточном городке, за сотни миль от цивилизации, у подножия какой-то полуразрушенной пирамиды! Нас с мамой смогли забрать оттуда только через неделю — вертолёт не мог летать из-за сильных дождей. Потом родители сидели со мной по очереди, пока мне не исполнилось шесть. Они отпросились всего на пару месяцев, оставив меня с бабушкой — она тогда ещё была жива. Знаешь, я никогда раньше не видела их настолько счастливыми, как после той совместной командировки. И тётя Рут, сестра мамы, это тоже заметила, поэтому предложила мне пожить у неё, пока мама с папой будут откапывать очередной засыпанный землёй город. Эта идея всем понравилась и всё было бы ничего, если бы она не проболталась об этом их тёте Эстер, а та уже разнесла по всем остальным родственникам. Что тут началось! Они едва не переругались, решая, у кого мне гостить. Пришлось пообещать, что каждый год я буду приезжать к кому-нибудь другому. Так я объездила почти всю страну, зато родители смогли заниматься любимым делом.